Елена Попова - Песня блистающей химеры

Идеальным слушателем был брат. Сам сдержанный и молчаливый, он мог целыми вечерами с упоением слушать и слушать Рериха. И пока брат с Таней Седовой жили в своей комнате — бывшей спальне родителей, — Рерих приходил часто и за это время подружился и с Машей, и с ее матерью. Этот странный парень учил мать правильно варить кашу, а с Машей как-то залез на большую грушу в соседнем дворе, потому что поклялся, что на ней, на самом верху, должны быть груши. Каша по его рецепту оказалась несъе­добной, груш на дереве не оказалось — Маша только исцарапала себе руки, но это его не обескуражило.

Какое-то время после того, как брат с Таней Седовой перебрались на квартиру, Маша не видела Рериха. Потом как-то встретила недалеко от исто­рического музея — он шел на работу, — и с тех пор стала к нему заходить. У Рериха всегда кто-то сидел, один или два человека, не больше, чтобы не раздражать музейное начальство. Слушатели. Они часто сменялись. Однаж­ды, спросив у брата про Рериха, Маша впервые заметила на его лице какое-то раздражение.

Маша Александрова училась странному ремеслу — журналистике. Была такая песня — «Трое суток шагать, трое суток не спать ради нескольких стро­чек в газете...», — ее с энтузиазмом пели ее однокурсники на вечере посвя­щения в студенты. Еще в школе она, как многие, писала стихи и рассказики в школьную стенгазету, а потом неожиданно получила призовое место на конкурсе школьных стенгазет, и один ее маленький рассказик даже напечата­ли в газете. Когда же после школы надо было делать выбор, ей сказали: что тут долго думать, иди в журналистику. Люди живут в разных местах, бывает, совсем далеко, а ведь им всем надо знать друг о друге и о том, что происходит в стране и во всем мире, как же тут без журналистов? Главная мысль Маше понравилась. Но о том, что это все-таки странная и даже какая-то хитроумная профессия, она узнала позже...

На одной из лекций им сказали, что неплохо было бы начинать сотруд­ничать с газетами, и Маша отправилась в одну из молодежных газет. Она думала, что в молодежной газете должны работать непременно молодые, но встретил ее совсем немолодой человек — седой, с морщинистым лицом, сидел уныло, как старушка, подперев щеку рукой. При виде Маши он чуть ли не подпрыгнул, оживился, засуетился, запричитал — проходи-проходи, давай-давай, располагайся, садись, — конечно, запанибрата, конечно на «ты». Вдруг резко помолодев, как будто вампир, напитался от Маши ее молодостью. Но при этом сказал, что таких, как она, приходило уже доста­точно и все темы разобраны. Она же, если хочет, может попробовать пред­ложить что-то сама.

— Что? — растерялась Маша.

— Посмотри по сторонам! Подумай! Главное — больше задора! — и опять поскучнел, как сдулся.

Маша Александрова вышла на улицу и посмотрела по сторонам. Улица как улица, дома как дома, в которых жили незнакомые ей люди. Мимо ехали машины, троллейбусы, автобусы... Над всем этим невысокое осеннее небо. Она зашла в кафетерий и выпила чашку кофе. Это ее взбодрило. Она опять вышла на улицу — мир стал чуть ярче и чуть интересней. И все равно, куда же ей было шагать трое суток и не спать, конечно же, трое суток, чтобы напи­сать несколько строк неизвестно о чем.

Маша шла по улице, шла и шла, потом свернула на другую... и тут увиде­ла на стене вывеску — «Вечерняя газета». Она существовала как-то отдельно, далеко от Дома печати, где недавно побывала Маша. «“Вечерняя газета”? Почему нет?» — подумала Маша и вошла в подъезд.

Уже в коридоре на втором этаже, куда выходили двери кабинетов, Маша услышала женский крик:

— Не могу! Он опять меня зарезал! Зарезал!

Тут из ближайшей двери, чуть не сбив Машу с ног, выскочила маленькая женщина и, прихрамывая, пронеслась мимо, куда-то по коридору... Дверь оставалась приоткрытой, Маша, оглушенная этим криком, вошла, но тут же вернулась, постучала в дверь и вошла опять.

В кабинете было два письменных стола, за одним из них сидел круглый, толстый человек с большим животом. Живот не помещался в пространстве между тумбами, так что он сидел к столу боком. Лицо у него тоже было боль­шое, чуть обвисшее, но выражение добродушное.

— Я студентка... — сказала Маша Александрова.

— А... — сказал человек. — Студентка... Хорошо... Это хорошо... — и поерзал за столом, удобнее устраивая живот. Вроде он таки втиснул его между тумбами.

Вернулась женщина, чуть не сбившая Машу с ног. Она была маленькая, щуплая и походила на растрепанную птичку, тем более, что только что, при­водя себя в чувство, сбрызнула лицо водой и волосы на ее голове слиплись на манер перьев.

— Студентка, — сказал мужчина и кивнул в сторону Маши. — Пришла.

— И ее зарежут! — закричала женщина. — Зарежут! И резать будут!

— Привыкнет, — сказал мужчина и миролюбиво помахал в воздухе рукой.

— К этому не привыкнешь! — закричала женщина.

— Да брось ты, Клава! — сказал мужчина. — Подумаешь! Нашелся тут Лев Толстой!

— Я не Лев Толстой, понятно, — сказала женщина спокойней и стала пудрить нос. — Но я в этот материал душу вложила.

— А, — сказал мужчина и опять помахал рукой. — Как вложила, так и выложишь. Душа здесь ни при чем.

— Ладно, — сказала женщина. — Тему закрыли. — И зарылась в свои бумаги.

— Так значит, студентка... — уточнил мужчина, поворачиваясь к Маше Александровой. — Хорошо, хорошо... Новая поросль, новые песни... Так о чем петь будешь, то бишь — писать?

Маша молчала.

— Понятно, — выручил мужчина с прежней доброжелательностью. — Нельзя объять необъятное. А необъятное — спереди, сзади, сверху и снизу. Конечно, если хорошо приглядеться.

— Хватит трепаться, — сказала женщина угрюмо.

— Хватит так хватит, — охотно согласился мужчина и опять повернулся к Маше. — Вот тебе адресочек, давай ноги в руки... Автобаза номер шесть. Грузоперевозки. Лучший шофер. Разговори. Расспроси. Может, что и полу­чится... — Он вырвал из блокнота страничку с адресом и протянул Маше. — Ноги в руки, вперед!

В коридоре мимо Маши опять пронеслась маленькая женщина.

— Кто же вас режет? — успела спросить Маша.

— А вот он, — женщина кивнула куда-то за спину и исчезла в туалете.

Из другого конца коридора прямо на Машу двигался небольшой плотный

человек в пальто с каракулевым воротником. В его внешности не было ничего необычного, ничего запоминающегося, ничего, чтобы как-то отделить его от других, но шел он так уверенно и прямо на нее, что Маша посторонилась, прижавшись спиной к стене.

На автобазу номер шесть она поехала утром на другой день, бесстрашно пропустив первую пару — античную литературу, справедливо решив, что живой человек, шофер, преодолевающий сотни и тысячи километров, чтобы доставить в нужное место нужные грузы, важнее сейчас каких-то там неиз­вестных ей людей, живших более двух тысяч лет назад.