Елена Попова - Этот сладкий голос сирены [калибрятина]

- Надо бы встретиться. Пора, - сказал Горовой.

- Конечно, конечно! Командуй, - засуетился Цыплаков.

Цыплаков старался говорить непринужденно, но был напряжен и даже в каком-то ступоре. Он стоял в майке и трусах у открытой форточки, из которой сильно дуло, в руке тлела сигарета.

-Может, завтра? В пять?

- Нет проблем.

- Я имею в виду, - утра.

- Это еще зачем? – вырвалось у Цыплакова.

- Утра, утра! Люблю встречаться утром. Голова лучше работает. Знаешь, Саша… -как-то уж совсем ласково продолжил Горовой. – Ты же знаешь, я для друзей готов на многое. Ведь я банкир, да? Опора капитализма. Но хоть я и банкир, и опора капитализма, дружба для меня – святое. Как в Древней Греции – дружба, героизм, отечество…

Цыплаков напряженно слушал.

-Но ведь и я – человек. И я, в свою очередь, могу попросить друга проявить дружеские чувства. Разве не так?

- Естественно, - пробормотал Цыплаков.

- Дружеские чувства… Даже если речь идет о том, чтобы встретиться в пять часов утра.

-Н-да, - сказал Цыплаков.

-Тогда минут без двадцати пять выходи к подъезду. Разбудить?

-Не надо, - сказал Цыплаков. – Будильник поставлю.

Цыплаков вернулся в спальню все еще в ступоре, только после озноба ему вдруг сделалось очень жарко, одежда прямо впивалась в тело и хотелось стащить с себя не только майку, но даже трусы.

- Кто звонил? – спросила жена, высовываясь из-под одеяла.

- Горовой…

- С чего бы это?

- Откуда я знаю.

- Меня не спрашивал?

- Нет, меня… - Цыплаков помолчал, а потом не-то выдохнул, не-то сказал что-то наподобие «П-ф-ф…» и уже после паузы уточнил: - Представь себе… Встретиться хочет… в пять утра…

- Странно… - сказала Цыплакова.

- Конечно, странно…

Цыплаков все-таки стянул душащую майку, лег, повернулся к жене спиной. Какое-то время Цыплакова лежала молча, только дышала тяжело, прерывисто и этим выдавала свое волнение.

- Ладно, - сказала, наконец. – Не человека же убить…

- А если человека убить? – еле слышно прошептал Цыплаков.

- За такие деньги людей не убивают.

- А за какие убивают?

- Слушай, надоел! – взорвалась Цыплакова. – Там разберешься! Любишь кататься, люби и саночки возить! Скорее всего, выслушаешь какую-нибудь душевную исповедь… Только не надирайся с утра.

В парке было сыро, серо, туманно, но уже чуть светлело и вообще начинало пахнуть весной. У памятника Космонавтам стояли двое. Одного Цыплаков узнал уже издали – нескладный, похожий на циркуль, в куцем плаще, Носик. И даже мысленно сплюнул. Подошел.

- Ну, здравствуй, здравствуй, -сказал Горовой, протягивая руку.

Встреча с Горовым произвела на Цыплакова самое странное впечатление. С одной стороны перед ним был вполне узнаваемый старый знакомый, вхожий когда-то в их компанию, с которым он учился в одном институте на параллельных курсах. Который даже жил у него еще в старой квартире неделю или две и действительно разбрасывал по всей комнате свои носки. Но в то же время почему-то казалось, что этот человек ему совершенно не знаком и он его видит чуть ли не впервые. Цыплаков был устроен просто, без особых выкрутас. От всей этой раздвоенности своих собственных чувств ему стало вовсе не по себе. Он уставился на Носика, как бы ища поддержки. Лицо Носика было непроницаемым. И опять Цыплаков мысленно сплюнул. Между тем Горовой посмотрел в глубину парка, а потом на часы. Кого-то ждали. Пошли тягостные, мучительные для Цыплакова минуты… Вроде бы он, Цыплаков, должен был что-то сказать, пошутить, вспомнить смешное из их общего прошлого, но в голове заклинило и язык не слушался…

Наконец, из-за деревьев показался человек. Удивительно узнаваемый даже издали. Ти-бай-дул-лин?! Человек подошел. Тибайдуллин. В невероятно грязной одежде, волосы всклокочены, от расширенных зрачков глаза кажутся огромными и блестящими, безумными кажутся глаза, щеки ввалились.

- Господа! – сказал Горовой по контрасту с происходящим весело и легкомысленно. – Друзья! Мы тут затеяли дуэль. Вы знаете и одного, и другого, так что, думаю, все будет справедливо.

- Какая дуэль! – вскричал Цыплаков, к которому вернулся дар речи. – В двадцать первом веке!

- Вот именно. В двадцать первом веке и пришло время дуэлей.

- Костя, ты будешь с ним драться? – бросился Цыплаков к Тибайдуллину.

- Д-а-а! – рявкнул Тибайдуллин.

- Для паники нет повода, - заметил Горовой. – Он взрослый человек. Или его кто-то насилует в подъезде?

- Д-а-а! – ревел Тибайдуллин.

Цыплаков растерянно оглянулся на Носика – по лицу того пробежала мимолетная, но какая-то уж очень нехорошая улыбка.

- Остается выбрать оружие, - сказал Горовой. – Шпаги, сабли, пистолеты… Первые два, думаю, исключаются. Тибайдуллин их в руках не держал, а я кандидат в мастера. Предлагаю пистолеты. При чем такие, к каким он привык с детства.

Горовой нажал кнопку мобильного телефона и скоро откуда-то из-за спины появился молодой мужчина, шофер, который и привез сюда Цыплкова, и протянул большой кожаный футляр. Горовой поднял крышку – там лежали два совершенно одинаковых пистолета, два маузера военного образца… Рукоятка одного из них была потерта и на ней заметно пролегли несколько глубоких царапин. Именно за ним Тибайдуллин и отправился в свою зимнюю берлогу этой ночью. Именно его выбрал, когда предложили выбирать, именно он выскользнул из одервеневших от холода рук, а кто-то чужой, ловкий подхватил и вложил в его руки опять этот грозный, обжигающе-ледяной предмет…

Яростная решимость Тибайдуллина вмиг куда-то исчезла, а на ее месте образовалась пустота, и он стоял с этой пустотой внутри, как полый орех и не чувствовал ничего, кроме знобящего утреннего холода. Сначала стоял, потом шел, потому что его куда-то вели, придерживая под руку и направляя – слепого, немого и полого…

- Тридцать шагов… - сказал кто-то, близко, над ухом. Но кто?

- Тридцать шагов, - лязгнул голос Носика.

- Убийство… - прохрипел голос Цыплакова.

- Убийство! – пронеслось в голове Тибайдуллина. – Меня убивают! – ноги его мелко-мелко дрожали.

- По сигналу, сходитесь, - опять сказал кто-то…

Тибайдуллин стрелял из этого пистолета в детстве, на свой день рождения. Летом. На даче. Хотел выстрелить в ворону, но отец сказал, что в ворону нельзя, потому что она – живая. Он стрелял по шишкам ровно семь раз, ему исполнилось тогда семь лет.

- Стреляй, ты что! – гаркнули над ухом.

- Стре-ляй! – визгливо кричал необыкновенно возбудившийся Носик. – Стре-ляй!

- А! –сказал Тибайдуллин и выстрелил.

Тибайдуллин выстрелил, получилось куда-то в бок, пуля ударила в ствол дерева, а потом отрекошетила в неизвестном направлении. Послушался громкий, издевательский смех Горового и тут же что-то просвистело у Тибайдуллина над головой, сбило шапку, резануло по волосам…