Елена Попова - Этот сладкий голос сирены [калибрятина]

ЕЛЕНА ПОПОВА

ЭТОТ СЛАДКИЙ ГОЛОС СИРЕНЫ

Роман

17 октября реку переплыло большое стадо коров. День был ясный, безветренный, небо синело ярко, солнце вроде бы и пекло, но не так, чтобы очень. Жарко не было. 17 октября, как ни посмотри, остается 17 октября средней полосы.

Первой в реку вошла большая черно-белая корова, славившаяся характером строптивым, почти что зверским. За ней, сначала нерешительно, потом все живее, в воду потянулись остальные. Послеобеденная дойка прошла, поэтому коровы были не обременены ничем лишним и справлялись с течением. (Возможно даже пустое вымя помогало им держаться на воде, как пузырь у рыб.) И в этой истории не было бы ничего такого особенного, если бы другой берег, на который вышли коровы, не оказался действительно «другим» берегом, то есть, не принадлежал бы «другой» стране. А так как он был «другим» берегом и принадлежал «другой» стране, то и история выходила другая...

Неизвестно откуда взявшийся пастух стоял по колено в воде и беспомощно щелкал кнутом. По тревоге были подняты пограничные посты той и этой стороны. И «другие» пограничники, на «другом» берегу растерянно бегали между невозмутимыми животными, тогда как те разбрелись по лугу и занимались исконным своим делом, медлительно пережевывали пожухлую осеннюю траву, перерабатывая ее в молоко.

Вначале было решено просто загнать коров обратно в реку – пусть плывут обратно. Но коровы не повиновались. А когда самый неказистый, маленький, но ревностный пограничник, видимо, решившись отличиться, бросился на черно-белую корову с криками, размахивая табельным оружием и веткой орешника в свободной руке, черно-белая корова злобно замычала, резко и неожиданно выставила вперед невероятно длинные свои рога и чуть не проткнула его насквозь.

Дело принимало какой-то совсем нехороший оборот. Звонили телефоны, надрывались рации и лица многих и многих, как военных, так и штатских с обеих сторон реки бледнели или шли красными пятнами.

Из соседнего городка спешно привезли бывшую укротительницу. После того, как много лет назад медведь частично сожрал ее напарника, она поселилась в городке детства, где и проживала одна, шарахаясь даже от кошек. Не смотря на отчаянное сопротивление и мольбы, укротительницу быстро запихнули в джип и доставили к тому самому злополучному берегу. Всю дорогу старушка тряслась и бубнила какие-то молитвы, так что шоферу джипа, впечатлительному юноше, передалось ее нервозное состояние – машина петляла по проселочной дороге и заваливалась на бок, как пьяная, голова старушки моталась из стороны в сторону и билась о спинку переднего сидения, а пограничники с этой стороны матерились так, что уж лучше не вспоминать.

На берегу, увидев вполне мирное стадо, да еще и на безопасном расстоянии, старушка-укротительница осмелела, подперла бок рукой и гаркнула неожиданным басом:

- В реку, сукины дети! В реку!

Реакции не последовало. Возможно потому, что обращение было немного не по адресу.

Тогда из совхоза привезли племенного быка. С цепью, пропущенной через ноздрю, он долго и безутешно вопил и даже пытался изобразить какие-то зазывные телодвижения, при этом чуть не разломав грузовик.

Тем временем смеркалось. Поднимался вязкий, октябрьский туман. Пастух, не сдерживаясь, рыдал в кустах, ожидая тюрьмы.

И только когда подошло время вечерней дойки, черно-белая корова неспешно и с достоинством подошла к берегу, вошла в воду и поплыла, за ней потянулись остальные. Тяжелые, наполненные молоком вымя мешали коровам плыть, так что их довольно снесло течением, и они выбрались на берег совсем у другой фермы, другого колхоза. Но это было уже не важно. Международный конфликт рассосался сам собой. Все были счастливы.

О старушке-укротительнице вспомнили в последнюю очередь. Она притаилась в тени и дрожала всем телом – не то от пережитого страха, не то от страха перед сгущающейся темнотой, а попросту от страха смерти. Счастливый командир погран.поста велел выдать ей суточный паек, подарок от пограничников, и отвезти домой на все том же джипе. Недалеко отъехали, как джип резко затормозил. На дороге стоял мужчина, одет скорее, как молодой – светлые джинсы, куртка-ветровка, кроссовки… Волосы светлые, коротко стриженные, глаза светлые, белесые, отливают оловом, на щеках трехдневная щетина. В целом, вид бывалый. Так что, если на вскидку так не моложе тридцати пяти, но и не старше пятидесяти. Поди разберись. Все счастливы были на погран.посту, соответственно счастлив и шофер джипа. Почему человека не подвезти?

Между тем, парень, который сел в джип, был в курсе истории с коровами, можно сказать, наблюдал ее с начала и до конца… Начиная с того момента, как черно-белая корова подошла к берегу и вошла в воду. Наблюдал и тот момент, когда она же чуть не посадила на свои длиннющие рога слишком карьеристки настроенного пограничника. Наконец, как плыло стадо уже в потемках, в осеннем тумане, все больше сносимое течением.

По мере приближения к городку веселость и человеколюбие шофера джипа постепенно уменьшались, хотелось поскорее на пост, к своим, где событие должно быть отмечали, так что обоих пассажиров он высадил у первых же окраинных домов. И – поминай, как звали. Тут же исчез.

- Вам далее куда? – церемонно спросила бывшая укротительница.

- Да я, в общем-то… - сказала незнакомец как-то неопределенно. – На вокзал, наверно… Я проездом.

- Здесь нет вокзала, - заметила укротительница. – Только автобусная станция.

- Тогда на автобусную станцию.

- Это в другом конце города. И ночью там никого нет.

Незнакомец на какой-то момент замялся и тогда укротительница сказала:

- Раз так, идемте ко мне, - и широко взмахнула рукой, видимо, решив, что людям, выброшенным в ночи на глухой окраине, надо объединяться.

Утром незнакомца в доме не оказалось. Вещи были нетронуты, а диванчик, на котором он спал, был мокрый. Не такой мокрый, как если бы на нем спал маленький ребенок, а мокрый на всем протяжении лежавшего тела. Укротительница сняла с дивана покрытие и сушила его у печки, но что странно – но все не высыхало.

По границе же поползли слухи, что с того берега вместе со стадом коров перебрался человек…

Поля лежали пустые, черные и по ним бродили большие черные птицы. А вообще-то эти птицы жили в городе и под осень сбиваясь в стаи, объединяющие все поколения, горланили в верхушках старых деревьев.

Валентин Петрович сидел в просторном кабинете, расположенном довольно высоко над землей, что-то насвистывал, ловко – со слухом был человек, и смотрел на крикливо орущую живую массу, проносящуюся прямо на уровне его окна. Его всегда удивляло, как близко была от него природа, даже теперь, на седьмом этаже.