Дмитрий Лиханов - Звезда и Крест [litres]

После муторной службы чиновничьей, которая за заслуги перед новой властью дарована ему была в правительственном квартале, хорошо оплачивалась и сопровождалась всевозможными поблажками, поликлиниками да холуями, решился пройтись малость пешком, к метро «Смоленская».

По пути – в тополях по самую колокольню – топленое масло штукатурки, золото креста, оградка церковная, свежей зеленью выкрашена. Поднялся, поскрипывая протезами, по высоким ступеням. Дверь на пружине ржавой, скрипучей, отворил. Пусто в храме. Штукатуркой свежей пахнет. Краской масляной. Ремонтом. Но кое-где уже и фрески отмыли. И иконы повесили. Водрузили крест с распятием в человеческий рост. Не похож на бедный сельский храм, в котором был в последний раз в отроческие годы, уставлен строительными лесами, да поди ж ты, той же благостью неизъяснимой исполнен. Тут и поп из алтаря вышел. В спецовке захватанной поверх подрясника, в сапожищах резиновых, американском кепи для игры в бейсбол. Зыркнул колюче. Стоит выжидающе. Что ж, пришлось подойти. Отца Антония всего-то меньше года назад назначили сюда настоятелем. Поручили восстанавливать несчастный этот храм, известный в столице под именем Расстрельный. Для этих самых пагубных целей использовали его поначалу чекисты, а потом и нынешние революционеры, обустроив на колокольне в девяносто третьем снайперскую точку. В иные-то времена здесь еще и молились. Поначалу Сашка и не думал ничего рассказывать незнакомому дядьке в американской кепке. А тот и не расспрашивал. Рявкнул только:

– Литургия в воскресенье. Раньше не будет.

– Да мне узнать просто! – произнес в ответ Сашка, сам от себя такой напористости не ожидая. – Как быть, когда черти снятся?!

Примостившись на столярном верстаке, до самого вечера рассказывал Сашка отцу Антонию про грешное свое житие, души загубленные, надежды обманутые, страсти необузданные, видения необъяснимые. Слушал тот молча, склонив голову в американской кепке. Изредка поднимал на Сашку глаза, полные слез, вновь опускал их долу. Велел приходить на исповедь, а потом и на причастие. Книжки читать. Молитве учиться.

– А разве это не исповедь? – изумился Сашка.

– Нет, – ответил Антоний, – это кошмар какой-то.

Вот с того самого июльского погожего вечерка и началась у него жизнь другая. Новая.

И началась с того, что буквально на второй день после его письма в президентскую администрацию о грядущей кавказской войне и готовящемся взрыве в гостинице «Метрополь» замели в дурку Лунатика. Мрачные люди в санитарных халатах вскрыли засыпной сейф и, помимо незарегистрированного пистолета системы Стечкина, цитатника Мао Цзэдуна и лунных камней, изъяли оттуда несколько общих тетрадей с конспектами предсказаний. Лиля месяца три добивалась свидания с кузеном в институте Сербского, писала и даже звонила знакомым, высоким чинам в контрразведке, однако пистолет, цитатник и камни, по всей видимости, представляли для безопасности страны такую чудовищную опасность, от которой даже на звездных генералов оторопь нападала. Блеяли несуразицу. Трубки не брали. И только один из них, отсидевший пятеру еще при товарище Сталине, повидавший в жизни своей генеральской множество всяких чудес, прошуршал ей в трубку три коротких, как пули, фразы: «Не звони. Не ищи. Нет его». А тут и старики ее в Мазеповке занедужили. Дед с инсультом слег. И бабуля в немощи едва ноги передвигает. Уволилась Лиля из «Огонька», в районную рыльскую многотиражку перевелась… Сашка узнал об этом из письма, в котором она просила его не таить обид, с дачи не съезжать по возможности, поскольку Лунатик иных адресов в Москве не имеет, а также сохранить до будущей осени ее вещи, за которыми она непременно вернется, и молиться, конечно, за Ангелочка. Подчеркнув при этом слово «молиться» красным фломастером.

Да ведь это только сказать легко – молись! Как молиться – этого советский офицер, воин-интернационалист, Герой Советского Союза, выпускник академии знать не знал, ведать не ведал. Зашел за советом к отцу Антонию. Тот молитвослов подарил старенький, затертый, напечатанный в Екатеринбургской епархиальной типографии аж в девятьсот десятом году. Форзац незнакомыми именами испещрен, столбцами цифр, которые, как сообразил вскорости, означали годы жизни этих людей. Наказал поп поначалу утренние и вечерние правила читать. Да без запинки. С ударением. Да с поклонами. Вдумчиво. Без спешки. Молитва христианская только на вид проста, а как примешься читать, особенно по первости, язык сам собой заплетается. Буквы вроде и русские, да слова нездешние, из прошлых веков, из миров, советскому человеку неведомых. Но что ж поделаешь, принялся читать. Поднимется пораньше. Встанет в одном исподнем в угол, где вместо образов – тенёта, расписание движения электричек и фотография Нила Армстронга из журнала Life. Молитвослов в руки. Читает. Громко. Как в армии заведено. Поначалу каждое слово во рту раскатывал, привыкал. Вскоре пообвык и читал складно уже больше по памяти. А коли споткнется, по завету священника принимался читать молитву сызнова. Да вот беда: только что слова молитвенные начали выходить у него без запинки, как мысли принялись отлетать в разные стороны, словно мошки. Далеко и от дома этого, и от самих молитв. Как будто душа отлетает. Вновь отправился к отцу Антонию с жалобой на такое странное поведение духа.

– Рассеянность это, – выслушав его, заключил поп, который теперь встречал его, как и положено по чину, в рясе, с серебряным крестом на груди. – Чтобы услышать голос Спасителя, надо иметь особый внутренний слух очень тонкой настройки, надо, чтоб сердце твое, но, прежде всего, душа были готовы Его услышать. Между тем жизнь наша суетная только на то и нацелена, чтобы оглохнуть и не то чтобы особого этого слуха, но и просто внимания к Господу не проявлять. Все вокруг отвлекает нас от Него. И даже добрый лучик солнца на Его лике, по словам опытных старцев, и тот отвлекает! И как тут поступить? Дело это многосложное. Многотрудное. Не каждому по силам. Ведь чтобы услышать голос Христа, надо всякий, даже самый слабый помысел, сверять со Священным Писанием. Обнажи свое сердце. Открой его Христу без малейшей утайки. И вот тогда ты обязательно услышишь голос Бога. И поразишься Его красоте, Его силе.

Всю осень златую и слякотную, позднюю, когда сыплет и тут же тает первый невинный снежок, деревья голы, лист под ногами влажен, тленен, Сашка, заполучив от государства очередной отпуск, сидел в своей Балашихе сиднем, запойно читал. Далекий в прежние годы жизни от духовных исканий, он и представить себе не мог, насколько озадачено ими человечество. Какие умы и тысячу, и две тысячи лет назад терзались над смыслами людского бытия, возникновения мира, сущности и ипостасей Бога, мартирий, метафизики нравственности, любовной алхимии и тонких человеческих переживаний, без которых любая душа не то чтобы потемки – мрак! Сколько книг написано! И прежде всего Книга Книг, без которой и последующие вряд ли бы существовали, Книга, чей текст – не просто слова, но Божественное откровение, голос Того, Кто создал сей мир, без Чьего соизволения не было бы ни Сашки, ни войны, ни самой страны, ни старой подмосковной дачи, ни даже втоптанного в грязь кленового листа.