Яна Летт - Отсутствие Анны [litres]

– Винтовая карусель уже там, наверху, верно? – сказала женщина, становясь рядом с ней на цыпочки, и запрокинула голову. Женщина достала из кармана два елочных шарика, зеленых, глянцевитых, и, покатав между пальцами, сунула обратно в карман. – Что ж, им придется подождать следующего раза. Если он будет, разумеется.

Она повернулась к Марне, и что-то в ее лице изменилось.

– Пора тебе перестать блуждать в потемках. Идем со мной.

Она поманила Марну рукой и, не оглядываясь, пошла в глубь парка. Марна последовала за ней.

Колючие кусты расступались перед ними, камни откатывались с их пути с деловитым сухим перестуком. Они шли все глубже и глубже в парк, в темноту, и довольно быстро Марна поняла, что уже не сможет определить, ни где именно была карусель, ни откуда она пришла. Здесь все было одинаково бессветным – дорожка, деревья, небо, на котором не было теперь ни одной звезды, – когда Марна подняла голову, последняя как раз гасла, как будто кто-то невидимый с шипением потушил ее между пальцами, словно свечу.

– Я погасила их, – отозвалась женщина, отвечая на ее безмолвный вопрос. – Они нам больше не нужны. Винтовая карусель улетела. Пройдут годы, прежде чем она вернется. Или, может быть, дни… Но неизвестно, вернется ли она сюда или в другое место. Тебе повезло – ты успела. Твоим душам повезло. Впрочем… – Женщина вдруг остановилась, обернулась. Марна не успела затормозить и едва не налетела на нее. Странные глаза мерцали в темноте лужицами расплавленного жемчуга и смотрели прямо Марне в лицо. Ей стало не по себе.

– Одна из твоих душ тоже улетела. Ты потеряла ее в карусели? Или это случилось с тобой раньше? Где ты могла потерять ее?

«Я не знаю! – прокричало ее сердце. – Скажи мне ты! Кто-то должен объяснить мне, что происходит!»

Но она не сказала ни слова. Старуха отвела взгляд – как будто небрежно вытянула не до конца воткнутую в брюшко бабочки булавку.

– Впрочем, не важно. Здесь каждый что-то теряет.

Она снова пошла вперед, и Марна за ней.

Они миновали неглубокое озеро, покрытое ковром белых кувшинок. Погода была безветренной, но поверхность озера колыхалась, как будто под кувшинками ворочался огромный зверь.

– Что это?

– Это? – Старуха небрежно кивнула в сторону пруда. – Моя смерть. Я поселила ее здесь, возле дома. Она любит прохладу и сырость и то, как распускаются, а потом навеки гаснут цветы. Я постаралась устроить ее поуютнее и проведываю время от времени. Со своей смертью нужно дружить – ведь встречи с ней не минуешь. И к ней нужно привыкать – ведь однажды вы с ней навечно поселитесь вместе. Чем раньше начнешь – тем лучше.

Старуха наклонилась и с нежностью провела ладонью по поверхности воды.

– Мы с моей – очень старые друзья и давно узнали все друг про друга. Мы больше, чем друзья, больше, чем любовники. Мы – союзники. Я знаю, что она не подведет меня, а она – что я не променяю ее ни на какую другую.

Они миновали озеро и вышли к избушке из темного дерева, приземистой, покрытой зеленым мхом и травой. Марна еле разглядела под ними контуры двери. Старуха коснулась увитой ползучими растениями бронзовой ручки, и дом тихонько заворчал, завибрировал, приветствуя ее.

– Вот мы и дома.

Марне пришлось сгорбиться, чтобы войти в дом вслед за старухой, но внутри оказалось просторно, даже очень. В первую очередь она посмотрела вверх: потолок темнел далеко, как свободное ночное небо. Старуха зажгла несколько оплывших свечей в разных углах комнаты от темного канделябра, и в доме стало светлее. Марна различила под потолком шевеление чего-то трепещущего и черного, а потом заметила легкую тень, пронесшуюся из одного угла комнаты в другой.

– Мышки, – пояснила старуха, снова отвечая на невысказанный вопрос, а потом достала откуда-то из складок белых одежд пухлую грязную колоду карт. – Садись, куда хочешь. Ты помнишь свое имя?

– Марна.

Старуха нахмурилась:

– Нет, что-то не так. Это не похоже на твое имя. Может быть, Мара или Мари?

Едва услышав это, она почувствовала: да, это оно.

– Да! – сказала она радостно, ощущая себя снова целой. – Это Мари. Я – Мари.

Несмотря на высокий потолок, сама комната была крохотной – как будто они со старухой сидели в основании башни или маяка. В центре то ли круглой, то ли овальной комнаты стоял стол. Он был засыпан сухими растениями, бусинами, птичьими лапками и полыми косточками, перьями, бутылочными стеклышками, булавками, ножиками, ножницами, флаконами, косточками фруктов, списками, пуговицами и обрезками ткани и кожи.

Высокое, обитое зеленоватым бархатом кресло явно принадлежало самой старухе, поэтому Мари осторожно примостилась на второе, обитое черным, со спинкой пониже. Оглядываясь вокруг, она заметила, что комната полна кошек. Зеленые и желтые глаза мерцали из темноты у стен и в углах. Неотрывно они смотрели на свет, который разбрасывали вокруг свечи в канделябре на столе, но не делали ни шага вперед, не мяукали, не шевелились. Мари стало жутко и уютно одновременно, как будто она опустилась в ванну с водой, которая была пока что слишком горячей. Хочется вылезти, но ясно, что нужно немного потерпеть – и не пожалеешь.

– Придется немного потерпеть – и не пожалеешь, – подала голос старуха, возвращаясь к столу и опускаясь в свое высокое зеленое кресло. В руках у нее был крохотный прозрачный чайник, в котором вязко плескалось что-то нежно-зеленое. Старуха достала из кармана две чашечки размером с наперсток и поставила на стол, а затем наполнила зеленым напитком. В воздухе разлились ароматы свежей травы, кокоса, грибов, апельсиновой цедры – все разом.

– Если выпьешь это, я смогу вернуть тебе память. – Старуха покачала чашечку в сухой руке, пока другая рука шустро раскладывала по столу засаленные карты веером. Рубашки карт были зелеными с черным и клетчатыми, как плащ Арлекина.

– Мне нечем заплатить, – сказала Мари. – У меня оставались только те души, и я отдала их. У меня больше ничего нет.

– Мне ничего не нужно, – сказала старуха, поглаживая карты длинным желтоватым ногтем. – Твоя память – это будет мой тебе подарок. Но мой дом навсегда останется внутри тебя, твой взгляд – навсегда станет и моим взглядом. Сама я давно ничего не вижу. – Старуха моргнула, и Мари поняла, что первое подозрение оказалось правдой – старуха была слепа. – Но за услуги я получаю право смотреть чужими глазами, проживать чужие истории, чувствовать чужие жизни. Ты никогда не почувствуешь моего присутствия. Я никогда не смогу влиять на то, что вижу. Никогда не раскрою себя… И в моих словах нет никакого подвоха. Позволь мне стать частью тебя до конца твоих дней, в самом дальнем уголке твоей души, в который ты и без того никогда не заглядываешь, и я верну тебе то, что никто, кроме меня, тебе вернуть не сможет. – На этих ее словах кошки сделали шаг назад – маленький, решительный, – все, как одна, разом.