Валерий Юабов - Долгая дорога

Я пошел подработать деньги, а заработал гораздо больше.

Уроки начинались, как только я приходил на смену. Первый час, пока Майкл еще был на работе, в роли профессора обычно выступал он, преподавая одновременно и торговое дело, и язык. Скажем, работаем мы с ним в подсобке – это помещение, куда поступают продукты перед тем, как попасть в торговый зал. Здесь стоят разные машинки для упаковки (я не уставал ими восхищаться). Майкл учит меня, как пользоваться машинками.

– Not so fast, Val, – говорит он. – Hold your hand like… – И слова начинают сыпаться так быстро, что я перестаю понимать. Хорошо, если догадываюсь. Но Майкл терпелив, повторяет снова и снова.

Сейчас я обертываю целлофаном небольшие тарелочки с виноградом.

– Pull! – говорит Майкл. То есть мне надо потянуть плёночку вперед, на тарелочку. Но я вместо этого отталкиваю тарелочку. Я все время путаю эти чёртовы push и pull!

– Don’t push! Pull! – Повторяет Майкл.

Сходство между словами часто меня подводит.

– Go get a dolly, – распоряжается Большой Джон. Он занят распаковкой новой партии овощей. Я поражён – какую ещё куклу? Зачем Джону кукла? Увидев, что я растерян, Джон начинает двигать руками, повторяя слово dolly. И до меня, наконец, доходит: нужна погрузочная тележка. Тут уж не только сходство, это одно и то же слово, имеющее кучу разных значений. А сколько таких слов в английском языке! Меня это удручало больше, чем неправильные глаголы: их хоть можно выучить.

То и дело появляются в подсобке и другие «учителя». Кому-то Майкл понадобился, кто-то – за фруктами или другим товаром, а кто и просто так: покурить, вымыть руки. И тут же, конечно, начинается трёп. Идет обмен шутками, остротами, серьезных разговоров никто не заводит. Это замечательно, мои «уроки» проходят очень весело, я и не замечаю, что учусь. Меня беззлобно подкалывают, спрашивают, кого ещё охмурил, дают советы…

В подсобке хорошо, у нас почти всегда звучит музыка, приемник настроен, конечно, на рок-волну. Сейчас мой любимый «Пинк Флойд» исполняет «Деньги». Майкл, продолжая работать, даже пританцовывает и подпевает. Мне тоже песня нравится, я понимаю почти всё, кроме нескольких слов. Вот Bullshit, например – что это такое?

Майкл хохочет. Вместо того, чтобы ответить, он устраивает представление: пригибается, делает пальцами рога над головой, начинает реветь, как бык, и тут же выразительно показывает, как кое-что падает из задницы. Смешно ужасно! Вместе с нами смеется – он зашёл в разгар представления – и мистер Хёрб, пожилой менеджер.

– Хочешь побыстрее выучиться по-английски? – спрашивает он. – Нет, нет, тебе нужен не рок!

Мистер Хёрб подходит к приемнику, крутит колесико настройки. Не знаю, что он собирался найти, но в какой-то момент раздается чудесный голос.

– О! Фрэнк Синатра! Вот его почаще слушай. Нет ничего прекраснее! «Strangers in the night exchanging glances»…

И, смешно выпятив живот, мистер Хёрб начинает пританцовывать…

Из всех моих новых друзей один только Сал, тот самый пожилой поляк, который помог мне получить работу в магазине, не годился на роль учителя. Сал знал английский не многим лучше, чем я, хоть и прожил в Америке почти три десятилетия. Изъяснялся он на каком-то сленге, без всякого представления о грамматике, чудовищно ломая слова. Почему так получилось, не знаю, мне неловко было его расспрашивать… Правда, и Сал иногда пытался говорить со мной по-английски, но понимать его я научился не сразу: у него, кроме произношения, и дикция была ужасная.

Вот разыскивает он меня возле овощных полок и произносит нечто нечленораздельное, быстро и шепеляво: «Валэри-ю-гота-сэм-сай-пут-мор-аппл-э-вэгетал-фрещ»…

Ни слова не понимаю! Прошу повторить. Сал повторяет, шмыгая носом и постукивая подошвой по полу. Такая у него привычка, а это еще больше сбивает с толку. Я только собираюсь попросить: «Сал, скажи лучше по-русски», как за спиной раздается хохот. Это к нам подошел Джон, моя палочка-выручалочка. Он, оказывается, слышал скороговорку Сала, и всё отлично понял: Сэм, один из хозяев, просит разложить на полках свежие овощи и фрукты. Джон повторяет мне это медленно и членораздельно, а чтобы урок не прошел даром, просит: «Repeat!»

Я повторяю и бегу в подсобку…

«Не могу поверить! Впервые в моей практике!» – поражалась миссис Линч.

А я так и не признался ей, что кроме неё появилось у меня по меньшей мере еще десять учителей.

– Итщ-фоу довоу… Итщ-фоу довоу!

Наклонившись надо мной, мама натирает мне грудь тигровой мазью и бормочет по-бухарски что-то вроде заклинания: «Надеюсь на твое быстрое выздоровление, на очень быстрое!» Может быть, чтобы усилить значение этих слов, мама трет меня всё быстрее и сильнее. Это приятно: грудь горит, внутри уже нет раздражающего похрипывания, мне легче дышать.

Я болен. Простужен или даже гриппую. Многие ребята ходят в колледж, не обращая внимания на такие мелкие неприятности, в аудитории всегда кто-нибудь чихает, сморкается, кашляет. Я тоже, может, ходил бы, да не могу: мамой на это наложен жесткий запрет. При первых признаках моей или Эммкиной простуды (а мама их засекает тут же) она сообщает: «Ты заболел (заболела), сейчас будем лечиться… Завтра останешься дома». Возражать бесполезно. Можно, конечно, просто не послушаться, удрать, но… Жалко огорчать маму.

Да, именно маму. Дело в том, что когда кто-то из нас двоих болеет, мама страдает и душой, и телом гораздо тяжелее, чем мы. Её сопереживание намного острее обычного материнского страха и сострадания. Когда я однажды удрал, простудившись, и вернулся с высокой температурой, с ней такое было… Словом, я сдался. К тому же если во время болезни мама становится твоим единственным доктором, как же её не слушаться?

Пишу это без всякой иронии. Хотя мы и приехали из страны, где медицина была бесплатной, мама и в Ташкенте, и в Чирчике обычно сама нас лечила, обращаясь к врачам лишь в тяжёлых случаях. А для простых, привычных недугов у неё, как и у большинства азиатских женщин (впрочем, как и у женщин всего мира) имелись собственные методы лечения, свои рецепты, свой домашний арсенал. И таблетки из аптеки, и лекарства травяные, древние, которыми пользовались тысячелетия.

В Америке же мама оказалась нашим единственным доктором, в прямом смысле слова – просто в силу обстоятельств. Леченье у американских медиков было нам не по карману.

Вероятно, это известно всем: квартплата и медицинская страховка – самые большие расходы любой американской семьи. Медицинских страховок в Америке великое множество, и очень дорогих, и подешевле, есть и бесплатные. Поэтому каждая дает те или иные возможности, оплачивая одни и не оплачивая другие виды медицинских услуг – госпитализацию, операции, тесты, визиты к врачу, лекарства.