Валерий Юабов - Всё Начинается с Детства

У Ирки, понятное дело, всегда были поклонники и даже в избытке. Это из-за нее подрался когда-то Тимиршаев с Шалгиным. Оба уже не учились в нашем классе, но Умериха не горевала, нашлись другие.

… Улыбнувшись веселому Димке, Умерова сказала «спасибо» и взяла пару карамелек. Вторая наша «звезда», очкастая Лариска Кадушкина, тоже получила угощение. И Наташка Кистанова. И еще кто-то.

Маргарита Васильевна начала урок с объяснения нового материала. Она водила указкой по висящему на доске большому листу с изображением печени и рассказывала… Что именно рассказывала, я слушать и не пытался, так же, как и все участники «эксперимента». Нам было не до того. Мы следили за «подопытными».

Первые признаки действия препарата появились только к середине урока. Умериха стала какой-то беспокойной. Ерзает по скамейке, сядет то так, то этак, коленки одно о другое потирает. Наконец, подняла руку:

– Маргарита Васильевна, можно выйти?

Маргарита Васильевна покачала указательным пальцем – потерпи, мол, чуть-чуть, я же еще объясняю. Но не прошло и минуты, как Ирка стремглав вылетела из класса.

Немного погодя подняла руку Наташа Кистанова…

Самым трудным теперь было удерживаться от смеха. Димка Малатос не выдержал – навалился на парту, ткнулся лицом в локоть…

Третьей руку подняла Зуля. Лицо у нее было красное и испуганное.

– Вы что, урок хотите сорвать? – удивленно спросила Маргарита Васильевна.

Девочки в класс не вернулись до конца урока.

К счастью, никто из них не заболел, отделались легкой аллергической реакцией, как мы потом разузнали.

А я вот теперь стараюсь понять: стыдно мне об этом вспоминать? Немножко, конечно, стыдно. Но… почему-то не очень. Уж такими мы были, что поделаешь.

Одно я хорошо помню: когда Димка раздавал карамельки, я вдруг ахнул – а вдруг Лариска возьмет?

«Ни за что не позволю, – подумал я. – Если возьмет, отниму!»

Ударные и бас-гитара начали первыми. Вместе с органом они медленно повели печальную мелодию песни. Орган был электрический и звучал особенно насыщенно, придавая мелодии значительность и глубину.

В последние годы все больше появлялось электроинструментов, которые использовались в рок-музыке. Их новые тембры, необычное звучание восхищали нас. А синтезаторы! Что только не соединяли они в единый звуковой поток! Голоса, смех, лай собаки, шум летящего вертолета. Все это вплеталось в мелодию, подчеркивалось ритмом – и музыка приобретала новую прелесть.

Мелодия текла, разрасталась. Вот влился в нее голос певца. О чем он так молит, о чем тоскует, на что, на кого жалуется? Прямо душу переворачивает!

Мы слушали английскую рок-группу «Дип Пёрпл». В переводе «Дип Пёрпл» – насыщенный, густо- или темно-пурпурный. Название песни мы тоже знали, только не умели точно перевести: то ли «Дитя во времени», то ли «Дитя времени»… Смысл этого выражения был нам тогда непонятен, мы прежде его не слышали, поэтому название казалось таинственным, мистическим. Впрочем, чем таинственней, тем интереснее!

«Дип Пёрпл» мы слушали у Андрея Байдыбекова, на его дне рождения. Нас было пятеро, не считая Андрея. Появился этот парень в нашем классе только в нынешнем учебном году и очень быстро стал общим любимцем. Невысокий, коренастый, с узкими прорезями глаз на круглом лице, он мне очень нравился.

Когда Байдыбеков слушал кого-нибудь или просто что-то разглядывал, прищурившись, вид у него был очень глубокомысленный и серьезный. Но стоило Андрею рассмеяться, узкие прорези превращались в широко раскрытые карие глаза, брови высоко взлетали, касаясь черных волос, густых, упругих и жестких, все лицо становилось удивительно простодушным и веселым.

Рядом с Андрейкой – так его все в классе звали – мне было как-то очень спокойно и надежно. Мне казалось, что в наших характерах много общего. Словом, мы быстро сдружились.

Андрей приехал в Чирчик к старшему брату, который устроился здесь на работу. Родители и остальные их отпрыски – семья была многодетная – жили, кажется, где-то недалеко от Ташкента.

Поселились братья Байдыбековы в соседнем с нами доме. В том самом, стройка которого так нас когда-то притягивала, в уютной однокомнатной квартирке. Здесь и праздновали мы Андрейкино пятнадцатилетие.

Я стою на небольшом балкончике. Где-то тут, почти прямо надо мной, сидел, свесив ноги с крыши, бесстрашный строитель и покуривал. Было это почти десять лет назад.

Ох, летит время! А теперь я с этого балкончика гляжу туда, куда глядел тот строитель. Отсюда видны мне кроны деревьев, часть Юбилейной за ними. Это – справа. А слева, за домами – холмы.

– Юабов, ты куда делся-а-а?

Сашке Локшеву, собственно, незачем кричать: стол-то стоит у самой двери балкона! Но то ли музыка так действует на Сашку, то ли выпивка.

– Иду, – отвечаю я и возвращаюсь к столу, очень праздничному, накрытому нашими руками.

И еду мы тоже сами принесли. Витька Ярош – салаты, я – плов, приготовленный мамой, Сашка Локшев обеспечил вечер вином и водкой (да, да, мы ведь теперь уже взрослые). Обеспечил нас Локшев и женским обществом: он привел свою подругу Верку, рослую, статную девицу, которая вполне соответствует нашей любимой характеристике: «мечта поэта».

– Андрейка! – провозглашает, подняв рюмку, светловолосый Сашка, – давай, братан… За тебя!

Мы чокнулись и выпили. Кажется, уже по четвертой. Головы слегка кружились, музыка все играла, играла… Сашка подхватил Верку, и они закружились, притоптывая, изгибаясь. Замелькали яркие цветы на Веркином платье. Она взвизгнула, Сашка чмокнул подругу в губы и, танцуя, увел на кухню. Да… Конечно, это тоже неплохо. Но нам и так хорошо.

«Дип Пёрпл» разошлась, разыгралась вовсю. Гитары, орган, ударные, голоса – все слилось, превратилось в какой-то шквал. И вот он наступил, тот момент, когда перестаешь замечать что-нибудь вокруг! Ты погружаешься в музыку весь, целиком… Ты в ином мире… Как в нем хорошо! Он уже и твой теперь, в нем те, кем ты восхищаешься, кому подражаешь, с кем хотел бы быть… И кем хотел бы быть… Хотел бы стать… Сейчас как раз и кажется, что это уже произошло!

И вот мы уже не за столом, не в квартире Андрея Байдыбекова. Мы – группа «Дип Пёрпл». Яркие лучи цветных прожекторов, перемещаясь и переливаясь, освещают нас, сцену, открытую площадку, на которой мы выступаем.

Перед нами – море голов. Оно колышется, это море, шумит, ревет, беснуется, как во время шторма. На нас устремлены тысячи глаз. Мы их видим – и не видим. Мы слышим восторженный рев – и не слышим. Мы работаем. У каждого – свой любимый инструмент, своя роль.