Валерий Юабов - Всё Начинается с Детства

– Вот она! – с торжеством говорит Игорь, доставая «Борьбу за огонь».

Библиотека – не единственный способ раздобыть интересные книги. Еще один – включить в обмен побольше ребят. Скажем, взял Игорь у кого-то «Таинственный остров» и, задержав на недельку, дал почитать мне. А я ему – чьих-то «Похитителей бриллиантов». Мы делаем это спокойно, потому что уверены друг в друге, знаем, что книга не пропадет, не будет испорчена.

У членов нашего содружества к книгам особое отношение. Мы их непременно обертываем, при необходимости «лечим». И очень возмущаемся, когда книга попадает к нам потрепанная, с отклеенным корешком, с загнутыми страницами. Или с какими-то дурацкими надписями. Скажем: «Мусичке от Котика. Пиши. Жду с нетерпением».

– Кто этот Котик? Я бы ему голову оторвал! – ворчал аккуратный Игорь.

Словом, книги, чтобы почитать, мы так или иначе добывали. А вот купить, составить приличную домашнюю библиотеку – это была почти недостижимая мечта.

Купить – не означало пойти в магазин, заплатить деньги и… Нет, на магазинных полках редко бывали книги, которые нравились детям и подросткам. Издавали их мало, а распределяли очень хитрым способом. Сначала нужно было долго собирать макулатуру, то есть, всякие ненужные бумаги, тряпки. Долго – это потому, что макулатуру на книги меняли по весу. Не добрал – не получишь книгу. Да и получаешь часто не ту, о которой давно мечтаешь, а ту, что сейчас имеется. Без выбора.

Вечером, когда стемнело, мы снова собрались вокруг костра. Поговорили о битве, поспорили, успокоились.

Плексиглас конечно, не дубовое полено, но огонь его прекрасен, как всякий огонь. Мы молча сидим, наклонившись к огню, почти касаясь головами друг друга. Причудливо извиваются языки пламени, колеблются, меняют форму, то пригибаются к земле, то взметаются вверх, к небу… Мы глядим, глядим…

– Знаете что? – говорит вдруг Витька Смирнов. – Давайте встретимся вот здесь, когда окончим институты… А? Ребята, как?

– Через десять лет… – Игорь Савчук с сомнением качает головой… – Так это же… А если мы разъедемся уже?

– Эх, ты, Ункас! – обиженно фыркает Витька. – Разъедемся, переженимся…

– Стоп, стоп! – это встал Рустик и взмахнул рукой повелительно. – Стоп, господа! Господин Смидт, господин Пенкрофф, Неб… Господа, вы помните о бутылке?

– Записка! – вскочил и я. – Мы положим записку…

– И кинем в канал, – съязвил Женька Андреев. – И поплывет она по Чирчик-реке до самого моря…

– Мы зароем ее здесь, – с расстановкой произнес я. – И ровно через десять лет…

Уже через несколько минут были принесены и бутылка, и бумага, уже разыскали мы в кустах старую лопату – и при свете костра принялись за послание самим себе.

«Мы, дружбаны из близлежащих домов, – старательно выводил на листочке Рустик и перечислял наши имена, – порешили положить эту записку в бутылку, и закопать ее, и ровно через десять лет мы обещаем…»

Плотно закупорена бутылка из под лимонада, в которой лежит наша записка. Бережно укутана бутылка тряпками, завернута в целлофан. В глубокой яме, вырытой в безопасном местечке, хорошо засыпанной, утоптанной, заваленной листьями лежит наша бутылка.

А мы стоим вокруг под чистым звездным небом – и нам хорошо. Нам удивительно хорошо. Оттого, наверно, что мы понимаем друг друга. Оттого, что признали сейчас нашу дружбу чем-то очень важным для себя. И не хотим ее терять.

Из всех украшений, какие были у мамы, я почему-то особенно хорошо помню ее сережки. Те, что подарила ей бабушка Абигай. Это были действительно очень красивые старинные серьги. Бабушка когда-то сама их носила, а потом отдала дочке. Три большие жемчужины, каждая – с горошину, в каждую воткнут золотой штырек, образовывали треугольник. Его опоясывала оправа – золотая, но не чрезмерно блестящая. «Старое золото», так его у нас называли, имело благородный блеск. Надев серьги, мама удивительно хорошела. Гордо посаженная головка с большим пучком на затылке, два полумесяца – густые восточные брови, нежно изогнутый рот… Казалось, что серьги, чуть покачиваясь в маминых ушах, освещают ее лицо таинственным светом и помогают увидеть, какая она красивая женщина…

Жизнь распоряжается по-своему. Перед иммиграцией серьги пришлось продать – нужны были деньги. Нет сейчас ни мамы, ни сережек. Но я все равно вижу перед собой маму такой, как в те далекие годы. И как светились, покачиваясь, сережки – помню. Особенно в тот необычный день…

– Вставай, Валера, вставай!

Я открыл глаза.

Вот чудеса! Меня будит отец, а не мама. К тому же будит, улыбаясь во весь рот. Тоже большая редкость… И потряхивает перед моим носом какой-то штукой, чем-то вроде медали.

– Видишь это, а? Маму наградили! Орденом!

– Ух ты! – Я протянул руку. – Покажи…

– Потом, потом! Вставай скорее, поехали за цветами, пока мама спит… Одевайся, живо!

И отец убежал куда-то.

Оделся я мгновенно. Еще бы, такое событие – маму орденом наградили! Ночью, как в сказке… Необычность происходившего как бы подчеркивалась и усиливалась счастливым лицом папы. Он вообще редко радовался. А уж чтобы за маму – этого я не видел никогда.

Было шесть утра. Мама крепко спала. Лишний часок сна после ночной смены она позволяла себе только по воскресным дням. Папа тихонько, стараясь не шуметь, прикрыл за нами дверь.

Воскресный Чирчик в это раннее осеннее утро казался почти безлюдным. Прохладный воздух был свеж и не отдавал бензиновой гарью. На верхушках деревьев уже поигрывали первые лучи солнца.

Но как только мы вошли в автобус, ощущение утренней тишины и безлюдья пропало. Вот, оказывается, почему на улицах не видно людей: все они разъезжают в автобусах! И, в большинстве своем направляются туда же, куда и мы: на базар. Почти у каждого в руках сумка или сетка, а то и ведро. Лица такие сосредоточенные, будто именно здесь и сейчас люди обдумывают размеры закупок.

От автобуса было всего пять-семь минут ходьбы до рынка.

Ах, этот восточный базар! Зрелище, в миниатюре преподносящее вам Азию, ее характернейшие черты, нравы, обычаи, словом, весь ее аромат! – Из всех форм, всех примет городской жизни восточный базар меньше всего поддается воздействию времени. Товары? Одни и те же веками. Общение продавцов и покупателей, их шутки, ужимки, традиционный обмен репликами… Все это надо видеть и слышать!

О Ташкентском базаре я уже писал. Чирчикский был вроде бы, поменьше, но может быть, потому, что я стал старше, впечатлений и пищи моему воображению он давал больше.