Александр Бизяк - Клубника под хреном

– На четыре дня я превращусь в монашенку?

– Тебе это полезно. Грехи будешь отмаливать.

– Тоже мне, праведник сыскался! – Фыркнула Блудилина. – Оставляй мальчишку, но поимей в виду, четыре эти дня ты мне отработаешь.

– Отработаю, не сомневайся, – пообещал Орлов.

**

Среди воздыхателей Блудилиной был один, которого Катерина Львововна любила больше всех. Сергей, сосед по лестничной площадке. Физрук культпросветучилища, по совместительству учитель танцев. Заядлый бабник, балагур, нетерпеливый в ласках, жеребец гнедовой масти.

Катерину Львовну непременно посещал с гитарой и с бутылкой хереса. Штопор презирал, пробку из бутылки вышибал ладонью, пил исключительно из хрустального бокала. Залпом выпивал и влажными губами тянулся к бледно-розовым блудилинским плечам, пахнущим духами «Красная Москва».

– Пылают, как в костре поленья… – Приговаривал Сергей и зарывался головой в глубоком вырезе ее ночнушки.

– Смотри, не обожгись… – Млела Катерина Львовна. – Потрогай, как выпригивает сердце. Да слева щупай, а не справа!

У Сергея воспалялись щеки и, как у скакуна в бою, раздувались ноздри.

– Ну, Катюха! Двужильная ты баба… – Сергей сползал с кровати, взваливал ее на руки и кружил по комнате. И, точно Стенька Разин, спихнувший персидскую княжну за борт, бросал Блудилину в кровать.

– Разбойник окаянный! – Отбивалась Катерина Львововна и, с тихим стоном замирая, покорно отдавалась.

После третьей ходки Сергей настраивал гитару и приступал к романсу «Испанская любовь».

– Ты про меня бы спел! – Серчала Катерина Львовна. – Кстати, ты спал когда-нибудь с испанкой?

– С татаркой спал, с испанкой – нет.

– А хотел бы?

– А то!

– Ну и катись к своей испанке! – Взрывалась Катерина Львовна.

Сергей сползал с кровати, подходил к столу, взбалтывал бутылку с хересом, из горлА отпивал глоток, возвращался к полюбовнице и прижимал ее к себе.

– Шагане ты моя, Шагане!..

– И за что люблю тебя я, дурака?!– Шутливо отбивалась Катерина Львовна. – Ладно, спать пора. Завтра на работу. Ты к стенке или с краю?

– К стенке ставят на расстреле… – Утомленный бурной ночью, Сергей (мало ли, что можно ждать от сумасшедшей полюбовницы?!), предусмотрительно укладывался с краю.

***

В один «прекрасный» день Блудилина получает анонимку: «Проследите за Сергеем! Ваш сосед связался с молоденькой блондинкой из культпросветучилища, намного лет моложе вас, и, пребывая с ней наедине, злобно потешается над вами. Найдите способ с ним расправиться. Мне в этом вас учить не надо. С уважением и состраданием, доброжелатель N».

Лишившись сил перенести предательство Сергея, Катерина Львовна, взяв в поликлинике больничный лист, слегла и пять ночей никого до себя не подпускала. Лежала на неразобранной постели и смотрела в потолок …

На шестую ночь принудила Сергея к ней зайти на короткий разговор.

– Знаю я ваши разговоры, Катерина Львововна, – ответил полюбовник.

– А я велю зайти!

Сергей зашел – без хереса и без гитары.

– Я вас слушаю, Катерина Львовна.

– Вот тебе письмо. Читай, – и протянула Сергею анонимку.

Тот прочитал.

– Враньё! Над преклонным вашим возрастом я не насмехался.

– А блондинка из культпросветучилища?! Как её зовут?

– Сонетка. Дожидается меня за дверью. Стесняется войти. Мы пришли, Катерина Львовна, получить от вас благословение на брак.

– На брак?! – Блудилина позеленела.

– Имею юридическое право. Я человек свободный. На вас жениться никогда не собирался, о чем неоднократно заявлял вам.

– Да ты в своем уме?!

– И в твердой пямяти, – подсказал Сергей.

– И что за имя у нее – Сонетка? Татарка, что ли?

– Обижаете, Катерина Львовна. У Сонетки чистокровные русские кровя. Такое имя ей отец придумал.

– Он что, свихнутый у нее?

– И вовсе не свихнутый. Заслуженный артист Российской Федерации, чтец-декламатор шекспировских сонетов.

– А ее родители благословение вам дали?

– Сонетка – полусирота. Выросла без матери. Мать померла при родах. А отец сейчас на гастролях в Оренбурге.

– Нашел время для гастролей.… Ну-ка, позови ее.

Вошла Сонетка. Из-под коротенькой юбчонки торчат острые коленки, на месте грудок под футболкой – маленькие прыщики.

– И что нашел ты в этом воробьином теле?

– Что нужно, то нашел. А вы, Катерина Львовна, застегнули бы халатик. Выставляете свое откормленное тело!

– Да как ты смеешь говорить такое?! – Глаза Блудилиной налились кровью. – Не ты ли клялся мне в любви, не ты ли целовал мне ноги?!

– Вы их сами подставляли. Пусть теперь их Казимир Васильевич целует.

Тут Сонетка голос подала:

– Сережа, не груби. Она ведь втрое старше нас.

И тут Катерина Львововна бросилась на грудь Сергею и принялась страстно целовать его.

– Ты мой и только мой! Никому я не отдам тебя. Слышишь? Никому и никогда! С тобой останусь до гробовой доски. А ты, Сонетка, убирайся вон! И чтобы больше я тебя не видела. Иначе, грех возьму на душу и вас убью обоих.

Сонетка попятилась к двери.

– Не вздумай уходить! – Остановил ее Сергей. – Катерина Львовна, прошу еще раз: благословите нас!

Катерина Львововна зарыдала, бросилась к дивану, извлекла из-под него припасенный загодя топор.

– Господи, прости мой грех… – И замахнулась на Сонетку.

Сергей отнял у нее топор.

– Не бери новый грех на душу, Катерина Львовна! У тебя их, как на собаке блох. Благослови нас, и мы с миром разойдемся.

Со стены сорвав икону Божьей Матери, Блудилина распахнула секретер и достала пачку соли, на которой слово «СОЛЬ» было заклеено бумажкой с надписью «КРЫСИНЫЙ ЯД». Перед Сонеткой и Сергеем упала на колени:

– Силком благословляю вас. Господи, прости мой грех и прими меня, блудницу. Не смогу я больше жить. Я лучше отравлюсь.

Сергей выхватил из рук Блудилиной крысиный яд.

– Не смей! И поклянись Божьей Матери, что отныне не будешь греховодить!

– Не могу поклясться перед Божьей Матерью, потому как чёрт во мне сидит. А как изгнать его, не знаю.

– Сходи к батюшке на исповедь. Он с Божьей помощью тебе поможет.

***

Катерина Львовна поехала в деревню к давней набожной подруге Василисе Тимофеевне расспросить ее в подробностях, как проходит исповедь и как вести себя на ней.

– Полностью откройся батюшке, – сказала Василиса Тимофеевна. – Не таи свои грехи, а повинись чистосердечно.

– Я стесняюсь…

– Не стесняйся, батюшка тебя поймет. Вашего отца Пафнутия я ой как знаю! Пока он рясу не надел, уж так грешил, что девки, как его завидят, разбегались без оглядки. Помню, как и меня он заарканил. Вломился в избу, когда одна в дому сидела. Мать с отцом в Коклюшкино уехали продавать курей. Ну, он и давай меня ломать. До него я девушкой была, а меня он бабой сделал. Вот тогда-то в первый раз я на исповедь-то и пошла. Тогдашний батюшка Лаврентий (храни его Господь на небесах!), облегчил мне душу. Ушла я от него просветленная и лёгкая, как после бани. Полетела, точно птица на крылах.