Юлия Рябинина - Только не я

– Всего-то чуточку, а ты должен терпеть, ты вон смотри какой у меня мужчина вырос, уже четыре года, – она улыбается своей самой милой и светлой улыбкой, которая будто освещает ее изнутри.

– Ма-ма, но будет же щипать, – протягиваю я, но уже сдался и сопротивляться не буду, это же мама, она сделает все, чтобы мне было не больно.

– Давай так, я мажу потихонечку зеленкой и сильно-сильно дую, хорошо?

– Да-а-а, – я облокачиваюсь на руки и закрываю глаза.

По спине прокатывается холодной ветерок, и вспыхивает мгновенная боль, а потом стихает, так как чувствую, что мама дует мне на ранки, и мне уже совсем ни капельки не больно. Вот только…

Пытаюсь передернуть плечами, которые сковывает что-то тугое и мне от этого так некомфортно .

***

– Мам, – слышу уже взрослый бас сквозь пелену пищащих звуков и открываю глаза.

– Вот и отлично, пришел в себя, – надо мной стоит доктор с планшетом-папкой в руках и что-то записывает на нем. – Время четырнадцать-десять, пациент пришел в себя. Поздравляю, Тимофей, операция прошла успешно.

Он чуть отходит в сторону, и я вижу за ним отца в белом халате и в медицинской шапке, с маской на лице. Вот ни хрена себе? Если бы не болела вся спина, я бы поржал с него. Наркоз отошел, и я теперь с полнотой ощущения реальности могу осознавать происходящее.

– Как я вам и говорил… – доктор вещает для нас обоих, потому что стоит в пол-оборота, и мне прекрасно видно его лицо. Хоть я и лежу на животе, но, скосив глаза, мне все же удается захватить его в свое обозрение. – Чтобы достичь наилучшего результата, придется сделать десяток операций по пересадке кожи.

– Я все понимаю, доктор, но…

– Никаких «но», Николай Николаевич, здесь мы сделали все, что было в наших силах, дальше либо столица, либо зарубежные клиники, которые я вам настоятельно рекомендую.

– Нет! – тут же вырвалось у меня.

– А с вами мы поговорим позднее, молодой человек, – чуть повышает он интонацию, – мы сейчас разговариваем о вашем будущем с вашим отцом.

Теперь все его внимание направлено на отца, а я прикусываю язык и уже точно про себя решаю, что никуда я не поеду. Я не смогу оставить здесь Ясю, тем более, если учесть то, что Ваську забрали всего лишь в дурку.

– Мы еще, конечно же, понаблюдаем за тем, как будет приживаться новая кожа, но этот процесс очень долгий, да и без надлежащего ухода и процедур на теле могут остаться страшные рубцы.

– Я понял, Лев Геннадиевич, – отвечает отец.

– Тогда я спокоен, – говорит доктор и, недолго думая, подходит ко мне проверяет показатели приборов и выходит за дверь.

В палате наступает гнетущее молчание. Каждый из нас думает о своем, ну, в моем случае, понятно, о чем думаю я сам, а вот мысли отца неясны и непонятны. Мог бы и вслух высказаться.

– Я позже переговорю с доктором и надеюсь, он посоветует хорошую клинику.

– Я не поеду.

«Повторяешься, Тим, надо аргументами задавить, а этим детским садом его навряд ли проберешь».

– Тимофей, давай, не будешь сейчас препираться. Все равно в ближайшие недели ты отсюда не выйдешь, – он подходит ко мне ближе и становится так, что я могу видеть его. – Доктор не просто так дает рекомендации. Ты даже не можешь представить, на что похожа твоя спина, и прежде, чем идти в откат, нужно посмотреть на это месиво, что у тебя здесь, – он кидает взгляд за мою голову.

– Мне все равно, – настаиваю на своем.

– Это ребячество, Тимофей, – он присаживается на стул передо мной. – А ты уверен, что эта девочка, которой ты «помог», захочет видеть тебя таким?

Чертов сукин сын, не думал, что он это скажет. Я и сам об этом пока не думал. Да и думать особо мне не давали, кололи постоянно снотворное.

– Я с тобой не хочу об этом разговаривать.

– Зато я хочу, – отец сверлит меня взглядом. – Мне просто важно знать, что это вообще за девица и откуда она взялась. Точнее, откуда она, я уже знаю, но вот насколько она тебе важна – для меня это вопрос, но… – он остановил рукой поток слов, готовый вырваться у меня изо рта, – по твоему поступку я могу, конечно, сделать выводы, хотя это можно списать и на нелепую случайность. Так что, Тимофей?

Я снова открыл рот, чтобы сказать этому родителю пару ласковых, но тут же его закрыл, слова будто вязкой смолой сковали мне челюсть.

– Так и будешь молчать? – он пододвигает стул ко мне вплотную. – Ты хоть понимаешь, что сейчас творится там, за стенами этой больницы?

Вау, а вот тут мне действительно стало интересно, и я вопросительно поднял бровь, точь-в-точь, как это сделал он пару минут назад.

– Взять бы ремень и отшлепать бы вас всех хорошенько, – отец в сердцах хлопнул себя ладонью по бедру и снова посмотрел на меня. – Но кому-то это уже не поможет. Ты знаешь, что подружек Василисы на днях ожидает суд?

Он смотрит мне в глаза, но я даже и виду не подал, что меня это хоть как-то шокирует, рано или поздно это все равно произошло бы.

– И если бы Эвелина не подсуетилась вовремя, то и Василиса бы тоже сидела с этими девочками на скамье подсудимых.

– Это было бы справедливо, – решил я вставить свои пять копеек.

Кто бы сомневался по поводу Эвелины. Сука, почему такая несправедливость? Хотя я знал, что именно так примерно и будет.

– Соглашусь с тобой только в том, что это все какая-то нелепая история, в которой ты играешь не последнюю роль.

– Пап, я, в принципе, везде и всегда играл не последнюю роль, если что!

Нахрен он начинает нести какую-то чушь? Не понимаю его, но подтекст разгадать не особо трудно: неужели хочет меня сюда приплести?

– Ты знаешь, откуда Василиса взяла кислоту?

– С какого хрена я это должен знать? – я начинаю закипать, от наступающей ярости прокатываются волной мелкие мурашки, покалывая кожу изнутри. – Пап, давай в следующий раз поговорим.

В горле клокочет, и хочется наорать на него, но я понимаю, что нельзя. Волноваться нельзя, ведь там швы и все такое, а то вдруг разойдутся еще.

– Ладно, ладно, успокойся, – капитулирует отец, отодвигает стул чуть дальше и сам отворачивается. – Если честно, я никак не ожидал, что Василиса может выкинуть такое, – он замолк, глядя в сторону монитора, на котором отражались показатели жизнедеятельности моего организма. – И знаешь, если бы не беременность Эвелины, я бы этого с рук ей не спустил, – горячо зашептал он, а у меня кровь к ушам прилила, и лицо загорелось.

– Что?

– То, что она вытворяла… я же не знал, а Эвелина мне этого не рассказывала. Это уже когда Василису принимали в лечебницу, Эвелина расписывала все «заслуги» дочки и выставляла ее как не совсем адекватного ребенка. Когда я услышал про все эти странности, я был в шоке, —минутное молчание. – И то, что из-за ее болезни могли пострадать люди, это недопустимая оплошность со стороны Эвелины – держать психически нездорового ребенка не изолировано от общества. Я крайне разочарован в Эвелине, даже не верится, что она могла так поступить. Просто как они не понимают, что возможно, если бы Василиса во время получила помощь, то вот этого, – он снова кивает мне на спину, – не произошло бы.