Валерий Туринов - Сибирские перекрестки [litres]

– Ты куда пошел, Миша? – крикнула она.

– За конем – отец послал!

– Как там Степан?

– Седня метать начнут.

– А-а! Ну да ладно.

– Я пошел, баба Катя! Мне скорей надо.

– Иди, иди…

Мишка вышел на улицу и направился в сторону курьи, обходя коров, которых из тайги выгнал овод. И они, стоя в тени домов, лениво обмахивались хвостами.

Слева от улуса, между сопками, темнел широкий лог, куда Яшка не советовал выпускать коров. Внизу одной из сопок был виден большой отвал пустой породы с ржавыми покореженными рельсами, выползающими из мрачной сырой штольни. Там местные жители когда-то вручную добывали уголек для своих нужд. Потом, забросив дело, вход в штольню забили досками, чтобы туда не лазили мальчишки. Да и ненароком не забрела скотина, спасаясь летом от жары.

К штольне Мишка бегал в прошлые покосы. И там надолго прилипал к щелям между досками, стираясь рассмотреть в огромной дыре хотя бы что-нибудь. Сейчас же ему было не до нее.

Он вышел за улус и припустился бегом по тропинке, уходящей на широкий пойменный луг.

Приятеля отца он нашел быстро. Тот привел ему мухортую кобылку и помог на нее взгромоздиться.

Сначала Мишка поехал шагом. Затем пустил кобылку трусцой. Скрывшись из виду покосников, он повернул кобылку в сторону и погнал вокруг курьи. Подле горы он выехал на широкою тропу, которая вела вниз по реке, и что есть силы ударил пятками по бокам кобылки. Та взыграла и пустилась галопом. Из-под копыт брызнули комки засохшей грязи, замелькали кусты, и в ушах у Мишки засвистел ветер, а сердце зашлось от восторга.

Он не заметил, как проскочил курью, и опомнился только у скал. Обратно он поехал шагом, чтобы кобылка остыла после бешеной скачки. Появляться перед отцом на взмыленной лошади он побаивался.

У курьи в одном месте сквозь прогалину берегового тальника блеснула полоска чистой воды. Кобылка потянулась туда, а Мишка не стал ее удерживать.

Раздвинув кусты тальника, кобылка зашла в воду, опустила морду и стала жадно пить, широко раздувая ноздри и тяжело поднимая потные бока. Напившись, она шумно всхрапнула, звякнув уздечкой, и вдруг настороженно прислушалась, поводя ушами.

Сбоку, из-за тальника, со стороны курьи донеслось тихое ржание.

Кобылка негромко ответила… Ржание повторилось…

«Соловко!» – с ужасом мелькнуло у Мишки, и он резко дернул повод уздечки.

Однако было уже поздно. Кобылка тянула его в воду…

– Тпру-уу, назад, куда! – завопил он и бешено заколотил пятками по костистым бокам кобылки, стараясь повернуть ее назад в узком проходе тальника.

Но удержать кобылку было уже невозможно. Она увлекла его в воду и вместе с ним выплыла из тальника на простор курьи.

– Тпрр, назад! – продолжал он дергать уздечку и истерично кричать, все так же сидя верхом на кобылке и напрочь забыв, что умеет плавать.

Сейчас, в эту минуту, никакая сила не заставила бы его покинуть надежную широкую спину лошади и соскользнуть в темную воду над глубокой могилой Соловко.

Кобылка выплыла на середину курьи с оцепеневшим от страха Мишкой, который судорожно тянул на себя повод, запрокидывая ей назад голову. Натужно дыша, она стала погружаться в воду и вскоре на поверхности осталась только ее морда… Она потянула из последних сил и заржала, как будто предупреждая седока, что все, конец, у нее больше нет сил, сейчас уйдет под воду, к Соловко, и потянет за собой всадника…

Жалобное ржание обреченной лошади ударило Мишку по нервам. Он дико закричал:

– Ба-атя-аа!

Крик заскользил над водой и вспугнул длинноносого крохаля. Тот суматошно захлопал крыльями и с испуганным верещанием понесся вдоль берегового тальника.

– Ты что кричишь?! – раздался знакомый голос с противоположного берега курьи, сразу отрезвивший Мишку.

Вскинув голову, он увидел на высоком берегу лошадь, а на ней Федьку.

– Слезь с коня! – крикнул тот. – Утопишь!..

При виде Федьки Мишку захлестнула такая волна радости, что он готов был тут же кинуться ему на шею.

Тихо всхлипнув, он бросил повод, сполз с кобылки в воду и поплыл к берегу.

Избавившись от неудобного седока, чуть было не утопившего ее, кобылка всплыла вверх, словно пробка. И, отфыркиваясь, она поплыла вслед за Мишкой.

Лошадь под Федькой нетерпеливо заржала. В ответ с курьи донеслось сдержанное ржание кобылки.

– Ты пошто долго ходишь за лошадь? – встретил Федька вопросом Мишку. – Тебя отец ждет, ждет! Тебя нет! Он меня посылал, – заговорил он возбужденным голосом, коверкая русские слова, что, как приметил Мишка, было признаком его волнения. – Я в стане был. Там сказали мне – давно уехал. Как уехал?! Я не встретил! Погнал вниз! Моя лошадь твой лошадь узнал. Зачем в воду полез? Сам плаваешь – зачем лошадь топил?..

– Да не я, я не сам, это она! – оправдываясь, виноватым голосом выпалил Мишка, не замечая, что, коверкая слова, непроизвольно подражает Федьке.

– Ладно, садись! Едем. Нас ждут, – успокоился Федька.

Мишка вскочил на спину кобылки. Они ударили пятками по бокам лошадок и пустили их по кошенине вдоль курьи.

– Федька, а Садагай был взаправду?!

– Нет, это сказка! Яшка еще не то наговорит!

– Почему сказка?

– Сочиняет он все! Не было Садагая! – уверенным голосом крикнул Федька. – Китайцы здесь жили! А Садагая не было!

– Откуда знаешь? – обиженно протянул Мишка.

Он верил всему этому. Еще его бабка, покойница, рассказывая ему сказки, начинала очередную обычной приговоркой: «Было это давным-давно. Жил тогда один мужичонка…», и Мишка сразу живо представлял себе того мужичка. Такого маленького, чем-то похожего на Яшку. Только русского. И верил, что все, о чем рассказывала бабка, когда-то было. Пусть давным-давно, но было. Верил он и Яшке. А тут на тебе! Какой-то несмышлныш говорит, что ничего не было. Что все это выдумки. Для забавы по вечерам после тяжелой работы. Что Яшка, когда наестся и ляжет у костра, только и делает, что весь вечер лежит и треплется.

– Не было Садагая! И коня не было! Камень это был! Большой, с неба упал!

– Ну-у! Ты выдумал почище Яшки!

– Ничего не выдумал! Я книжку читал. Там про такие камни написано. Метеоритами называют!

– Про метеориты и я знаю! Про Тунгусский читал. Там он тайгу спалил. А здесь стоит!..

– Наш маленький был. Он упал и ямку сделал. Туда вода с реки зашла. Земля дрожала. А люди со страху подумали – конь упал. Больше коня-то они ничего не видели. Конь самым большим был, а медведь самым сильным!..

Стояла жаркая покосная пора. Мальчишки скакали на лошадях вверх по реке и не подозревали, какая разная судьба ждет их самих, всех родных и знакомых, и этот край.

С тех пор прошло много лет.

Через семь лет после того покосного сезона умер дед Степан. Его жена, бабка Катерина, пережила его на три года. Эти последние три года она зимой часто приходила из Курьи лечиться в больницу и останавливалась у Пыреевых.