Валерий Туринов - Сибирские перекрестки [litres]

Ниже была приписка.

«Прости, если письмо покажется тебе слишком сентиментальным. Я не отважусь беспокоить тебя по такому поводу еще раз».

– Да-а, Рыжий! Вот это натура!..

– Я же говорил!

– Ну, если так, тебе здорово повезло!

– Да, я понимаю, – буркнул Рыжий. – Послушай, Софрон, не нравятся мне такие. Мне что-нибудь попроще бы… Ты же видишь, какой я…

– Ничего, Рыжий, не горюй, все пройдет! В жизни еще столько всего будет, – с видом бывалого человека изрек Софрон и даже сам почувствовал фальшь оттого, что сказал.

«Почему так получается? – думал он. – Кто-то рано заводит семью, становится взрослым. Вон у моей бывшей соседки по школьной парте – дочери уже несколько лет… У меня же и в мыслях нет ничего такого – стать степенным, женатым… Что это со мной – инфантильность?.. Я же даже чувствую, а не только понимаю, какой я несерьезный. Сегодня одно, завтра другое. Приехал сюда, не знаю зачем, почему. Теперь хочу уехать отсюда. Куда? Пока тоже не знаю, но уехать хочу. Это точно! Где уж с таким-то характером на что-нибудь серьезное. Вон Рыжий советует поехать в его родной город. Много рассказывал про него. И меня, под впечатлением от его рассказов, потянуло туда… А может, я так и останусь несерьезным, таким бродягой, как Свистун.

Трелевочный трактор «Дэте», завывая мотором, двигался по хорошо укатанной и прибитой хлыстами лесин дороге в темноту леса и зимнего утра. На этой широте, куда судьба забросила Софрона, в январе светает только в середине дня, да и то чуть-чуть, всего на час-два.

Софрон дремал, держась одной рукой за щит трелевочника, чувствуя под боком тепло двигателя. Сегодня он пришел к конторе, откуда бригады отправляются с утра на лесосеки, пораньше, занял самое уютное место на «Дэтешке»: между кабиной и щитом, на ящике с инструментом. Здесь удобно было сидеть, и рядом был теплый двигатель. На щите же ехать было холодно, ветер, постоянно тянет скатиться вниз по щиту. Но и там, на верху щита, почти всегда сидят рабочие. Так бригады каждое утро едут в тайгу…

Софрон не заметил, как подъехали к лесосеке.

– Софрон, Корней! – раздался над ним голос бригадира, вылезающего из кабины. – Кончайте вчерашний повал! И по-быстрому! Мы с Платоном пойдем валить вон туда, – показал он рукой на стену хвойного леса и, подхватив длинными жилистыми руками бензопилу и бачок с заправкой, зашагал долговязой походкой к новой делянке.

И Софрон представил, как тот неторопливо, методично, профессионально начнет укладывать одну за другой лесины, которые, перед тем как упасть, подкошенные пилой, вздрогнут верхушкой, как будто прощаясь с собратьями, медленно сдвинутся с места и, набирая скорость, с шумом будут падать на землю, взметая тучи снежной пыли.

Через две-три смены от делянки ничего не останется. То, что уцелеет от вальщика, который безжалостно пройдет с бензопилой, валя не только деловую древесину, но и молодняк, мешающий работать, подомнут и покалечат падающие деревья, раздавят трактора, разворачиваясь и вытягивая чекеровкой хлысты, уничтожат сучкорубы, усердно работая топорами с длинными ручками и разжигая огромные костры. И надолго, на десяток лет, все здесь вокруг станет похоже на место побоища гигантских сказочных великанов, зарастет кустарником, сорным лесом, задавив ценные породы деревьев.

– Ну что – пойдем?

– Закурить найдется? – попросил Корней.

– Найдется.

Деньги у Корнея не водились. Поэтому никогда не было у него ни закурить, ни поесть в обед. Все, что получал, он проигрывал в карты. Хорошо еще догадывался вносить деньги в котлопункт сразу после получки. Так он обеспечивал себе завтрак и ужин.

Свистун пробовал избавить Корнея от этой пагубной привычки и, говоря, что клин вышибается клином, хотел приучить его к выпивке. Пускай хотя бы сам пропивает свои деньги… Куда там! Очень скоро махнул на него рукой… И Корнея по-прежнему обирали все кому не лень.

– Хорошо им с «бугром», навалят за час на полдня… А тут целый день маши топором… И коэффициент у нас ниже, – забубнил Корней, не особо расположенный к работе.

– Ты же начинал работать толкачом! – оборвал его Софрон. – Почему не захотел? Не понравилось? Не всякую лесину мог взять! То-то! Слаб оказался! Когда ее, метровую в обхват, нужно сдвинуть, да еще в сторону, куда, она не смотрит, глаза на лоб лезут от натуги! А ты говоришь, час-два! Молчал бы!.. Давай начинать. Время в обрез: видишь – трелевочник поджидает… Иди чекеруй!..

В обед молча съели два куска хлеба с сахаром, которые захватил Софрон. Натопив снега, выпили кипятку вместо чая и так же молча приступили к завалу, который уже успел соорудить «бугор» вместе с Платоном.

В середине зимы Софрона перевели с лесосеки на раскряжевку. На раскряжевке, в бригаде, сортировщиком работал Никита. Человек еще молодой, недисциплинированный, мог иногда, по своему желанию, не пойти на работу. Запойным не был, а просто не выходил на работу – и баста. Да и когда появлялся в бригаде, особого рвения у него к работе не было. Бригада страдала, мужики поносили последними словами Никиту и хотели избавиться от него.

Мастер решил заменить Никиту и направил в бригаду вместо него Софрона. Бригада ожила, дело пошло ритмично… Никита же погулял немного, отдохнул, а потом ушел на лесосеку сучкорубом.

Через некоторое время стали поговаривать, что Софрон выжил Никиту из бригады. Софрон понял, откуда дует ветер, и особенно не обижался. Что с него возьмешь!..

На раскряжевку трелевочник притаскивал обычно волоком с делянки воз хлыстов, которые размечали, разделывали электропилой на бревна и раскатывали по бунтам. Раскряжевку, как правило, вели где-нибудь на высоком берегу, под которым в пойме реки, у самого берега, закладывали бунты. Их строили, так как укладка леса в бунты чем-то напоминает строительство. И построить их нужно так, чтобы они не завалились в сторону и не имели слишком крутой покат к реке. Иначе весной опасно будет сбрасывать бревна в воду. Бунт строят, накатывая один ряд бревен на другой по двум параллельным ромшинам. При этом ряды легко накатывать, а потом, весной, можно легко сбросить в воду.

Прошло месяца два. Софрон втянулся в новую работу. Она даже стала нравиться ему. В той мере, в какой может нравиться тяжелая физическая работа. К такой работе просто привыкают, перестают замечать ее тяжесть. У него появилась сноровка в обращении с бревнами, когда с высокого берега нужно было точно попасть бревном на две заградительные слеги в бунте… Если промажешь, то бревно улетит между бунтами и его придется вытягивать оттуда всей бригадой. За что спасибо мужики не скажут. Да и не всякое бревно можно вручную вытянуть на бунт.