Валерий Туринов - Сибирские перекрестки [litres]

Сумеречные дни зимы остались позади. Часто стала наведываться солнечная погода. От ежедневной работы на морозе, а теперь еще и на солнце лицо, шея и руки обветрились, покрылись темно-грязным загаром. Ромшиины казались теперь легче и таскать их стало удобнее.

Софрон даже физически ощущал, как на плечах и спине наросли бугры мышц.

В конце марта, в яркий солнечный день, случилось то, чего Софрон опасался. Точнее, днем этого не могло случиться.

Он закончил раскатку бревен, бросил телогрейку на бунт и с удовольствием растянулся на ней, подставив лицо теплому весеннему солнцу… И задремал…

Очнулся он уже на своей койке, в общежитии. Рот был, казалось, набит языком, болело все тело, голова налилась тяжестью и отказывалась что-либо соображать.

Повернув голову, он увидел женщину, сидевшую на табуретке рядом с его койкой.

«А-а! Это же наша фельдшерица, – с трудом узнал он миловидную женщину, на которую давно засматривался. – Зачем? Что ей надо?! Разве она не видит, что я чертовски хочу спать… И сейчас мне не до нее!»

Он отвернулся к стене… Все равно пристает, тормошит…

«Да отстань ты!» – чуть не кричит он, как ему кажется, и снова проваливается в темноту…

Проснулся. В комнате никого не было. Попробовал встать, вроде бы получается. С трудом восстановил в памяти вчерашний день и сразу же все понял… Припадок случился днем… Этого он никак не ожидал. Впервые днем!..

Он вспомнил последний припадок, который разразился, как всегда, ночью, в общежитии, и, наверное, был самым ужасным. После него Софрон не мог нормально есть несколько дней, настолько сильно он разбил себе голову, особенно челюсти. Тогда, в ту ночь, он очнулся на полу, весь разбитый, с прикушенным языком и лицом, вымазанным кровью… Вид у него был ужасен… В комнате стояла тишина. Все спали… Он с трудом, на трясущихся руках и ногах, вскарабкался на свою койку и провалился в беспамятство до утра.

Вечером к нему пришли его напарники по бригаде Иван и Лукьян. Оба с Украины. Лукьяну стукнуло уже лет сорок, он был среднего роста, неказист лицом и вообще был весь какой-то средний. Живет здесь, в Сибири, с семьей уже лет пятнадцать. Иван был годков на десять моложе, холостяк, крупная, крепкая фигура, немного косит глазом, что придавало выражению его лица некоторую лукавость, хотя большего простачка, пожалуй, было не найти.

– Ну, Софрон, тебя и побило о бунты! – без предисловий с порога начал Лукьян. – Мы с Иваном не могли тебя удержать! А мы же неслабенькие!.. Как тебя ломало! Как ломало! Откуда у тебя это?! Мы тебя, Софрон, сразу погрузили на трелевочник! Прямо на щит! Так и привезли, на щите! Так что можешь гордиться! – смеясь, вставил Лукьян. – Во какая тебе честь! Прямо как воина, на щите!..

Посмеялись. И Софрон понял, что так же легко они отнеслись бы и к своим собственным болячкам и несчастьям.

Софрон стал замечать, что люди раскрываются в своем отношении к работе, к своим обязанностям особенно там, где велика нагрузка, умственная или физическая, как, например, здесь на лесоразработках. Человек тянет воз, напрягаясь до хруста в костях, тянет ежедневно, кряхтит, но тянет. И нет более надежнее человека, чем он. Такой не подведет. Таких здесь немного. И не так важно, с какой целью они приехали сюда – за длинным рублем, за романтикой или решили испытать себя. Тяжелая работа, нагрузка исправят перекос и научат главному, дадут самое основное понимание жизни – человек приходит в этот мир как труженик и проявить себя должен тружеником. Все достается трудом, даже такая мечта, пусть и маленькая и не такая уж возвышенная, как иметь свой дом и сад.

– Скоро сплав, потом отпуска, – мечтательно начал Иван. – Ты как, Софрон, вернешься сюда после отпуска аль нет? Ваш брат здесь долго не выдерживает. Больше года не выносит.

– Дело не в выдержке… Смотря за чем сюда ехать…

– Зачем ехать! Вот я, например, приехал подзаработать и снова смотаться к себе домой, на Украину, – пробасил Иван. – И говорю про это открыто и прямо!

– И сколько тебе нужно, чтобы вернуться назад, домой?

– Ох, много, Софрон, много! Дом, сад и к ним многое что еще!..

– Я тоже сюда за деньгами ехал, да, видно, ошибся. Не мое это, не это мне надо. Здесь только и понял, недавно. Радости нет никакой. Только уверенность, что смогу купить билет, уехать куда хочу и на первое время будут деньги…

Иван и Лукьян как-то по-особому смотрели на него, приписывая эти мысли его болезненному состоянию. Больной человек, что с него возьмешь. И болезнь-то какая-то странная.

– В институт поступать буду, – заметив их взгляд и догадавшись, о чем они думают, продолжал Софрон. – Я уже поступал, вот только по конкурсу не прошел.

– Институт дело стоящее, – поддержал его Лукьян, скорее из участия, нежели разделяя его мнение. – И в какой же ты хочешь поступать? В лесотехнический?

– Нет! Сюда я попал случайно. В авиационный – туда снова пойду.

– Это сейчас, после полета Гагарина, все ударились в авиацию!

– Не все. У нас в городке выпускники школ идут в строительный или железнодорожный. И не потому, что мечтают стать железнодорожниками или строителями! Просто других институтов не знают. В эти же старшие выпускники когда-то проторили дорожку. Вот теперь туда все и идут под их влиянием. Наши все конкурсов боятся, а туда, говорят, легко поступить.

– Что же тебя понесло в такую даль и не в ту сторону, куда ваши идут?

– Во мне от рождения какой-то червяк сидит и делает все наоборот, не как все! Сколько себя помню, еще в детском саду – все дети пляшут, а я нет, потому что все пляшут… Потом в школе из пионеров выгнали за это упрямство: делать все не как все. Правда, после снова приняли. В комсомол так же: все идут, а я – нет, потому что все… Позже всех вступил… И вот теперь с институтом! Все туда, а я в другую сторону. Только вместо другой стороны угодил сюда, куда ни один из наших и нос-то не сунул бы!.. Многие мои однокашники по школе учатся в институте, а я здесь, в тайге, лес валю… Авиационный, это так, под влиянием момента. Это по-крупному, а по мелочам-то сколько натерпелся от самого себя. Вообще-то, честно говоря, я не знаю, чего хочу. Несет куда-то! Четыре года уже по Союзу мотаюсь! Вот это только и нравится. Больше года еще нигде не жил. Не выдерживаю!

– Софрон, а здесь все почти такие. Спроси своих дружков по бараку! Дольше года никто из них на одном месте не сидел. Разве тот, кто срок отбывал здесь… Ты откуда приехал? Говорил, в порту работал?

– Да, в порту. Сначала грузчиком, потом бетонщиком в городе.

– Грузчиком потяжелее будет, чем у нас здесь?

– Да. Полгода и выдержал только. Часто сахар шел в вагонах, под разгрузку. Мешки по полсотни кило еще ничего, а как пойдут сотенные, так меня через два-три десятка мешков начинает шатать. А с ними еще подниматься надо – под самый верх складов бьют… Разве с моей комплекцией грузчиком работать?.. Ушел в бетонщики. Лопатой бетон мешать тоже нелегко. Но все же полегче!..