Владимир Москвин - Раз пенёк, два пенёк

Выйдя из вытрезвителя, ребята присели на скамеечку. Кудрявый достал пачку сигарет, прикурил, и, пыхтя, сделал несколько затяжек.

— Что делать теперь будем? — спросил задумчиво.

Товарищ его лишь, молча, пожал плечами в ответ.

— Сволочи, — пожаловался Шурка, — блин, ухо сильно болит.

Васька вслух просчитал возможный ход событий:

— Ну, приедем мы назад. Валерьяныч начнёт разбираться. Узнает про вытрезвитель. Не дай Бог, ещё выгонит из училища.

Валерьянычем называли между собой учащиеся директора ПТУ — Павла Валерьяновича.

— Назад нам ходу нет, это ясно, как Божий день, — подвёл итог Шурка, — пойдём на вокзал, там посмотрим, что к чему…

На перроне изучили расписание. Поезд, проходящий через Березняки, шёл в десять утра. Через семнадцать часов. Где переждать, а, главное — на что ехать? Вопрос.

— Чего делать будем? Жрать охота, — занервничал Шурка.

— У меня есть в сумке еда. Бабушка положила, сейчас перекусим, — успокоил его товарищ.

— Вот, хорошо иметь родственников. А нам, детдомовским, только государство помогает, — пробурчал кудрявый со вздохом.

— У тебя родители померли? — спросил Васька.

Ребята учились в разных группах, поэтому ничего не знали друг о друге.

— Где-то живут, наверное, не знаю. Да, чёрт с ними, — отмахнулся Шурка.

Васька решил не продолжать разговор, заметив, что товарищу неприятно отвечать на подобные вопросы. Ребята потащились с сумками в сквер, находящийся неподалёку от вокзала.

Горе-практиканты отыскали свободную скамейку в гуще кустов. Разложились, выставив на расстеленную газету скромную трапезу: кильки в томате, варёные яйца, да чёрный хлеб. На десерт — холодный сладкий чай в пластмассовой фляжке.

Солнышко клонилось к западу, чуть заметно подрагивали ветви кустов, покрытые свежей изумрудной зеленью. Воробьи клевали крошки, которые им бросал Васька, чирикая весело и беззаботно.

— Привет, ребятки. Нагнали уже? — голос прозвучал так неожиданно и резко, что пацаны вздрогнули.

За спиной у них стояла, переминаясь с ноги на ногу, баба. Одетая совершенно непрезентабельно, можно сказать даже — убого. Мокрые дутыши-«луноходы» месили бесцельно грязь.

— Извините? — не понял Васька.

— Выпустили, говорю, из милиции? — пояснила тётка.

— Да, конечно. Мы же не преступники! — юноша поправил на носу очки.

Шурка молчал. Говорить ему мешало яйцо, только что запиханное в рот.

— Так, может, это… скинемся по рублю? У меня есть один. Да с вас два. Купим бутылку красного!

Кажется, баба набивалась в друзья. Шурка замычал, желая что-то сказать, но Васька предупреждающе ткнул товарища локтем в бок.

— У нас, женщина, денег нет, к сожалению. Даже на поезд не осталось. Кушать не на что, ночевать негде.

— Два рубля не деньги. Пацаны, хорош ломаться! В лавку завезли свежее винишко. Купим бутылочку, выпьем для настроения. Головы поправите, на гитарке поиграете, песен попоёте! Опять же, чего-нибудь с билетами вашими порешаем. У меня, дело прошлое, знакомая на кассе работает, — завлекала настырная тётка.

— А где пить будем? — спросил, прожевав, наконец, Шурка.

— Айда, ко мне на хату. Там и переночуете, если захотите, — баба прямо-таки источала из себя любезность.

Ночёвка — решающий довод. Одна проблема снималась. Васька лишь пожал плечами, предоставляя инициативу товарищу. Шурка без сожаления расстался с трёшником, вытребовав, однако, на сдачу рубль. Вопрос решился, практиканты отправились в гости к тётке.

По предложению новой знакомой решено было разом заскочить в «лавку», за «пузыриком». Бывший купеческий лабаз, а ныне — ликёро-водочный магазин, находился неподалёку от вокзала, сразу же за мостом.

Подозрительные субъекты кружили подле «лавки», словно мухи вокруг сортира. Какой-то небритый дядька с опухшим лицом невежливо схватил Шурку за рукав и потребовал мелочи. Однако баба запросто послала попрошайку. Наглец без слов ретировался. Видать, тётка пользовалась здесь авторитетом!

Чувствовалось, что дела в данной точке торговли шли бойко. К концу дня народ пёр сюда косяком. Заходили-выходили покупатели, хлопая дверьми на мощной пружине.

— Вы, соколики, покурите пока, а я забегу, бутылочку возьму. Красненькую, — тётка подмигнула и нырнула вглубь магазина.

Группа молодых людей, судя по громкому смеху и резким выкрикам — уже хорошо навеселе — топталась шагах в десяти неподалёку. На новичков тут же уставились восемь пар нетрезвых глаз. Практиканты почувствовали себя обезьянами в зоопарке.

Вскоре от пьяной компании отделился тип. Вихляющей, будто на шарнирах, походкой он направился в сторону магазина. Проходя, парень плечом чуть не зацепил Ваську, вовремя увернувшегося. «Вихляющий» остановился напротив пацанов и с кривой ухмылкой попросил закурить. Шурка без слов протянул пачку «Примы». Незнакомец вытащил сигарету, сунул себе за ухо. Пальцы рук его были испещрены перстнями. Кивнув благодарственно, татуированный прошёл в магазин.

Через пять минут, чему-то улыбаясь, выскочила баба:

— Всё в ёлочку, ребятки, пузырёк взяла. Тётка Клава никогда не обманывает. «ПортюшОк» — вкусное вино!

«Пузырёк» оказался «бомбой» — большой бутылкой отвратного пойла, именуемого портвейном — но к португальскому вину никакого отношения не имеющего. Подобные напитки, приготовленные из отбросов винограда и активно убивающие печень, щедро поставлялись братскими южными республиками славянскому народонаселению.

Покружив немного по путаным улочкам привокзального района, тётка привела ребят «на хату». Ветхий барак, окружённый покосившимся забором, казался нежилым и давно заброшенным. Лампочка в коридоре не горела, свет пробивался через окно, наполовину заколоченное фанерой. Остро пахло кошачьими экскрементами.

Остановились возле двери, обитой клеёнкой — местами разодранной, с торчащими клочьями грязной ваты. На косяке красовался висячий замок, вдетый в массивную железную скобу.

Тётка вытащила скобу вместе с замком и, распахнув дверь, пригласила:

— Залетайте, касатики.

— Залетают только петухи! — кудрявый решил показаться перед новой знакомой бывалым.

— Ишь ты, блатная чебурашка! — ощерилась в непонятной улыбке баба.

Она первой шагнула в тёмный зев дверного проёма. Опасливо озираясь, ребята прошли следом.

Квартирка оказалась — та ещё! Печка-столбянка разделяла её на две части. Воняло окурками и прокисшей пищей. Щелястый пол скрипел, доски угрожающе прогибались под ногами. На кухонном столе красовалась кастрюля, чёрная от копоти. В углу пристроился облупившийся древний буфет, а дополнял интерьер ржавый рукомойник.

В комнате — та же самая картина. Мусор под ногами, пустые бутылки по углам. Две табуретки, стоящие вдоль стены, и пружинная кровать, накрытая шерстяным одеялом с коричневыми разводами — вот и вся обстановка. Ожившие по весне мухи жужжали, колотясь в мутное стекло. Часы с кукушкой не тикали, гиря повисла у самого пола. Щелчок выключателя — и (о чудо!) загорелась тусклая, засиженная мухами лампочка. Тётка, заботливо смахнув кастрюлю со стола, подвинула стул.