Владимир Москвин - Раз пенёк, два пенёк

Подёнщики кое-как засыпали могилу землёй. Клавка упокоилась под пеньками.

На Панкратыча было жалко смотреть. Отвыкший от физического труда и давно уже не поднимавший ничего тяжелее стакана, он выдохся совершенно. Бывший плотник побледнел, коленки его тряслись. Язык у Панкратыча, словно у собаки, вывалился наружу. К концу работы директор всерьёз уже опасался заполучить ещё одного, свежего, покойника.

Впрочем, Петя выглядел немногим лучше. Сырой, как корабельная крыса, Синий сипло дышал, временами заходясь удушающим кашлем.

Худо-бедно работу мужики сделали! Директор достал бутылку водки, бутерброды и четыре гранёных стограммовых стаканчика. Расставил всё это на пенёк. Взболтав бутылку, открыл её, после чего налил в стопочки спиртное.

— Ну, подходите, работнички! Давайте, помянем усопшую.

Участковый отрицательно покачал головой:

— Я — пас!

— Андрей, так нельзя. Не собаку же закопали, человека похоронили. Этикет требует.

Старший лейтенант нехотя взял стаканчик и отпил глоток. Остатки вылил на могилу.

Шабашников же дважды просить не пришлось. Пробормотав что-то, типа «земля тебе пухом», Петя с Панкратычем одновременно запрокинули стопарики в глотки. Выпил с ними и директор.

— Ну, всё, нам пора ехать. Давайте, граждане, рассчитаемся.

Наум Лаврентьевич выдал денег, как договаривались — по десять рублей каждому. На прощание пожал работникам руки.

— Спасибо, мужики. Приберётесь здесь, ага? И помните, никому — ни гу-гу!

Начальство удалилось. Шабашники допили спиртное, убрали мусор и рассовали по карманам остатки пищи. На этом их миссия закончилась. Компаньоны покинули место захоронения, оставив Клавку в одиночестве.

Практиканты приготовились к приходу гостей. Комната ребят была тщательно вымыта и благоухала цветочками, коих полную охапку насобирал под окном Васька. Телевизор, временно перемещённый с кухни, транслировал концерт, посвящённый какому-то празднику.

Шурка, словно заправский повар, вполне профессионально поджарил остатки Прохоровой картошки и нарезал капустный салат. Стол, на котором высились стопочкой намытые тарелки, был застелен свежевыстиранной скатертью. На кухне пацаны тоже навели относительный порядок. Вынесли пустые бутылки и подмели пол, основательно загаженный соседями. Петя с Панкратычем так и не появились — ни вечером, ни с утра.

Уработавшись, ребята сидели на крылечке и наслаждались погожим летним вечерком. Васька надел белую футболку, а Шурка — новую клетчатую рубашку. Повреждения на лице кудрявый попытался замаскировать тональным кремом, выпрошенным у комендантши. Увы! Грим мало помог парню, лицо его по-прежнему оставалось ассимметричным. А ещё у Шурки появилась с недавнего времени периодическая диарея. Гадские макароны!

Он курил сигарету, пуская дым колечками:

— Вот, как ты думаешь, Васька, весело ли будет нам всей компанией картошку жевать на сухую?

— Почему — на сухую? Чайком запьём, с ванильными сухарями, — отвечал простодушно Васька.

— Ты бы ещё водички с колонки предложил, — усмехнулся Шурка.

Нет, ну до чего же товарищ непонятливый! Где-то умный, а здесь такой прозрачный намёк не разглядит! Без вина — что за посиделки? Но Шурка стеснялся об этом сказать напрямую. Начнёт опять Васька читать свои лекции о вреде алкоголя. Да и… тут ещё один нюанс, как говорит Прохор.

Дело в том, что своих денег у кудрявого не осталось. Весь аванс был потрачен. В основном, на «обмывание» рубашки. Васька ещё об этом не знал, поэтому Шурка не представлял даже, с какой стороны начинать разговор. Он задумчиво чесал кудри.

От этих мыслей парня отвлекло появление гостей. Впереди, обнявшись, шествовали Алан со Светой. Одной рукой кавказец обнимал за талию любимую, а во второй нёс объёмистую сумку, которую всучила ему Виктория. Вера с Викой шагали чуть позади, держась под ручку.

Ребята поднялись со скамейки, и пошли навстречу компании.

Девушки сразу же начали хлопотать по хозяйству. Припасливая Вика, пройдя на кухню, раскрыла сумку и стала выгружать на свет Божий принесённый с собой провиант. Света с Верой занялись сервировкой стола. Алан щёлкнул пальцами и, словно волшебник, вынул из рукавов две бутылки коньяка. Настроение Шурки заметно улучшилось. Под картошечку покатит — может быть, и живот пройдёт!

Между тем, девушки стали вдруг о чём-то шушукаться между собой. Заметив это, Алан зацокал неодобрительно языком.

— У нас — когда больше двух, то говорят вслух. Что за тайны, красавицы?

— Да вот, вопрос задать хотим, — улыбаясь, ответила Вера.

— На любой вопрос будет честный ответ. Ведь так, джигиты?

«Джигиты» согласно закивали головами. Какие секреты могут быть от своих? Конечно!

Вера, внимательно глядя на практикантов, спросила чётким голосом:

— Мальчики, откуда у вас взялся этот телевизор? Только честно. Мы ведь договорились?

Шурка молчал, постепенно наливаясь краской. Но Васька не заметил смущения товарища.

Поэтому он, вполне честно, ответил:

— Петя с Шуркой починили Павле Сергеевне стиральную машину. Вот она и отдала им свой старый телевизор.

Васька, по простоте душевной, рассказал девушкам сказку, сочинённую для него другом. Шурка же от стыда готов был провалиться сквозь землю.

— СВОЙ старый телевизор? Свой?! — Вера заразительно рассмеялась.

Светка прыснула в кулак. Васька в раздумье снял очки и принялся протирать стёкла носовиком. Наконец, до него стало доходить, что здесь что-то нечисто! Он укоризненно посмотрел на друга.

У Шурки огнём горели уши. Алан, не говоря ни слова, внимательно вслушивался в разговор, пытаясь понять, в чём же, собственно, дело.

Вдруг он тоже захохотал, показывая пальцем на телевизор:

— Я вспомнил! Ай, Павла! Ну, Павла! Молодец завхоз! Всё вокруг завхозное, всё вокруг — моё!

Шурка напоминал спелый помидор. Он тупо уставился в пол и внимательно разглядывал там что-то.

Васька не выдержал:

— Да скажите, наконец, в чём дело?!

— Васенька, этот телевизор до недавнего времени стоял у нас в Ленинской комнате. Пока не пропал в один прекрасный день. Как нам объяснила Павла: «аппарат» сломался. Ждите, когда поступит новый. Короче говоря, девчата остались без телевизора. И вот, он всплывает у вас, — объяснила подоплеку Вера.

— А что, правильно и делает Павла. Липнет к рукам — тащи! — вступилась вдруг за Сергеевну подоспевшая с кухни Вика.

— Ну да. Только здесь есть одно маленькое «но». Это деяние является уголовным преступлением. А уголовное преступление наказывается. Предположим, дадут ей за этот телевизор годика три поселения. И получится у Павлы, как в той поговорке: жила напротив тюрьмы, а будет жить напротив дома. Переквалифицируется из завхоза в осуждённую, только и всего!