Владимир Москвин - Раз пенёк, два пенёк

Кабан и не заметил, как сгустилась тьма: вокруг стало черным-черно. Потянуло студёным ветром, непонятно откуда взявшимся. Бугай недоумённо поёжился и огляделся по сторонам — не январь же! Он попытался подняться на ноги, но не получилось — все конечности его оцепенели. Кабан не мог пошевелить ни рукой, ни ногой. Убийце — безжалостному и жестокому маньяку — стало страшно. По-настоящему жутко. Мгла казалась живой, она дышала космическим холодом.

Кабан поднял глаза к небу и помертвел от ужаса: вместо луны и звёзд он увидел два жёлтых огонька во мраке, окутавшем его, словно покрывало! Полно, это просто наваждение, бред! Громила, не взирая на больную челюсть, снова потряс головой. Однако тьма не отступала, а, напротив, становилась гуще, чернее. Огоньки увеличивались, разгораясь всё ярче. Это взгляд — гипнотизирующий, змеиный, чудовищный!

Кабан хотел закричать, но из горла вылетел только слабый сип — силы покинули грозу посёлка. Страшные глаза неумолимо приближались, холод стал непереносимым. Всё. Дыхание замерло, сердце дёрнулось в последний раз и остановилось.

Но искорка, зовущаяся душой человеческой, не отлетела к Богу. Сущность Кабана была выпита, высосана тварью, пришедшей из иного мира — незнакомого людям, враждебного и таинственного.

Татьяна проснулась от резкого порыва ветра. Комнатная дверь громко брякнула, стукнувшись с размаху о шкаф. Женщина встала, подошла к окну и прикрыла форточку. Вдалеке полыхали зарницы — похоже, будет буря. Хозяйка поёжилась. Скорей, под тёплое одеяло! Но, не успела она сделать назад и двух шагов, как форточка снова со звоном распахнулась. Сквозняк. У братца, видать, окно не затворено? Чтоб ему пусто было!

Так и есть. Дверь к Кабану, вопреки обыкновению, была раскрыта, оттуда задувал ветер. Спит, как медведь! Хозяйка прошла в комнату брата и замкнула на шпингалет распахнутое окно. Покосилась в сторону кровати. Дрыхнет, усом не ведёт, душегуб. Татьяна вышла, плотно прикрыв за собой дверь.

— Да это у Вас, батенька, перелом! Возможно — со смещением. Надо бы на рентген, в райцентр, — доктор поправил очки указательным пальцем. Совсем, как Васька!

— Добираться на перекладных надо, — Шурка загрустил. Чёрная полоса, воистину!

— Ну, можно поговорить с Наумом Лаврентьевичем. С оказией он отправит и Вас, Александр. Значит, говорите, с лестницы упали? И как Вас так угораздило! — недоверчиво посочувствовал доктор.

— Ага, именно так. Угораздило, — уныло подтвердил Шурка.

— Что ж, с лестницы, так с лестницы. Пока я наложил лангету, но это временно. После снимка — гипс. На пару месяцев.

Алан присвистнул:

— Ничего себе!

— А Вы как думали? Перелом — не шуточки. Ну, теперь, ребята, разрешите откланяться. Спокойной ночи! — врач устало потёр переносицу.

— Спокойной ночи, Иван Иваныч!

Друзья отправились по домам. Нужно было поспать хоть немного. Завтра, вернее уже сегодня, придут девушки, и все вместе они отправятся к Прохору — помочь мужику в его невесёлых хлопотах.

Ледяная мгла развеялась, чёрный туман отступил. Кабан сидел на том же месте, прислонившись к пеньку. Он не дышал и был холоден, как лягушка. Вековые берёзы шумели, кланяясь порывам ветра, шелестели беспокойно кусты. Но вдруг всё стихло: ветер угомонился также внезапно, как и начался. Выяснило — небесный фонарь луны осветил кладбищенские кресты и оградки неподалёку.

Татьяна снова проснулась — теперь уже от стука в дверь. Может, показалось спросонок? Нет, стук повторился.

Женщина подошла к двери:

— Кто там?

— Впусти меня, Таня! — донеслось с улицы.

Надо же, как голоса похожи бывают! Подумала бы — братец домой просится, кабы не знала, что он в соседней комнате спит.

— Назовись, мил человек! Как-никак, среди ночи будишь!

Татьяна хотела уже, было, открыть щеколду, но что-то её остановило. Голос. Да, голос… нехороший какой-то. Зловещий.

— Впусти меня, Таня!

— Перепил, что ли, мужик? Шёл бы домой! — вот ведь, настырный какой!

Женщина перепугалась не на шутку. Она нащупала стоявший у дверей топор и крепко обхватила топорище обеими руками.

Снаружи послышался тяжкий вздох. Неожиданно сильно дёрнулась дверь, но щеколда выдержала, громко звякнув. Снова за дверью кто-то вздохнул. А потом тяжёлые шаги, удаляясь, стихли на дворе. Хозяйка, не выпуская из рук топора, вернулась в дом. Прилегла на кровать, чутко прислушиваясь к звукам, доносящимся с улицы. Казалось, что по двору кто-то ходил, ветки сирени скреблись в оконные рамы. Татьяна так и не сомкнула до утра глаз.

Рано утром она встала, наполнила умывальник и поставила полный чайник. Что-то братец не поднимается? Он, вроде как в райцентр с утра собирался, работу искать. Пустое дело. Татьяна горько вздохнула и отправилась за водой. Но, едва выйдя на крыльцо, хозяйка уронила от неожиданности вёдра. Прямо под дверями, согнувшись, словно улитка, и закрыв голову руками, валялся Кабан!

Пьяный, что ли? Татьяна нагнулась, потрясла брата за плечо. Никакой реакции. В чём дело? Женщина перевернула его на спину и тут же отшатнулась в испуге. Лицо Кабана было ужасно. Зубы оскалены, глаза полузакрыты. Помер, кажется! Нужно вызывать участкового. Забыв про вёдра, в чём была — хозяйка побежала к дому Ефимова.

В полдень к дому Прохора подъехал Боря Суслонов на стареньком грузовичке. Водитель автобуса находился в очень дурном расположении духа. Вместо того, чтобы прохлаждаться себе в гараже, что обычно он и делал в послеобеденные часы, Боре пришлось пересесть со своего любимого «ПАЗика» за баранку древнего корыта и ехать на жаре хоронить старуху, так не вовремя умершую! Суслонов, фигурально выражаясь, рвал и метал.

Он воспользовался брешью в Прохоровом заборе, пробитой во время памятного возгорания бани лихой пожарной машиной. Грузовичок заехал задом на двор и, скрежеща коробкой передач, остановился. В кузове, на приколоченных к бортам скамейках, скорбно восседали Петя с Панкратычем. По всей видимости, между Грендельманом и славным тандемом наметилась тенденция к сотрудничеству.

— Где гроб?! Почему ищё не вынесли? — заорал Боря, едва завидев Ваську на крыльце, — давай, шевелись, сопляки! Щас пинков надаю для ускорения! Недосуг мне тут ждать, когда вы проснётесь!

— Что ты сказал, уважаемый? А ну, извинись!

Алан появился в дверях неожиданно. Неожиданно для Бори. Всегда весёлый и улыбчивый, сейчас он кипел от гнева. Осетин в два прыжка подскочил к машине и вытащил сварливого шофёра из кабины.

— Извинись, — повторил мастер угрожающе.

Боря струхнул. Глаза его забегали, лоб покрылся испариной.

— Дак… я же не тебе. Дак, я же тебя не видел! — водитель автобуса понял, что попал в неловкое положение.

Заржал некультурно в кузове Петя, тут же принялся подхихикивать Панкратыч. Некстати появившийся Кудря заулыбался во весь рот. Лишь воспитанный Васька сделал вид, что ничего не видит и не слышит.