Владимир Москвин - Раз пенёк, два пенёк

— Ну да, покатили. Лучше уж в гостях сидеть, чем дома на кислую Панкратычеву рожу смотреть. О, кентуха, я уже стихами заговорил! — загоготал Синий.

Они направились к сельмагу — сокращая путь задворками.

Шурку встретили, как своего. Прохор даже поздоровался за руку с практикантом.

— Ты, Кудря, на меня зла не держи. Дядька Прохор тебя уважает. Клавдия мне всё рассказала. Проходи, будь, как дома.

Клавка усадила парня за стол, поднесла ему полный стакан:

— Пей, спаситель мой!

Но Шурка «употреблять» не стал. Он, напустив на себя важный вид, отодвинул угощение.

— Я не буду, у меня завтра дело.

— Да что за дела у тебя, касатик? Ты же на больняке, весь загипсован, — поинтересовалась Борода.

— С Борей поеду в район. Груз «двести» повезём, — пояснил практикант.

— Груз, какой? — не поняла Клавка.

— «Двести». Это значит — покойника, — просветил публику Шурка.

— Интересно, — пробормотал Петя. И тут же спросил, — а кто зажмурился? Ты в курсе, кентуха?

— Какая-то Афе… геновна, что ли? Как-то так, — неуверенно произнёс кудрявый.

Малофей, молчавший до этого в углу, тихонько пукнул. Присвистнул удивлённо Петя, потом воцарилась гробовая тишина. Шурка непонимающе крутил головой, соображая — что же такого он мог ляпнуть?

Наконец Клавка нарушила молчание:

— В рот компот!

— Да что случилось-то? — Шурка, как ни старался, ничего не мог понять.

Петя, бывший уже в курсе ночных злоключений Малофея, попытался объяснить приятелю ситуацию:

— Понимаешь, кентуха… Вот дед говорит, что видел, как нынешней ночью Кабан к этой самой Афиногеновне в дом заходил.

Кабан бродит по ночам? Да ещё и людей убивает? Нет, ерунда! Чушь какая-то! Этот Малофей наговорит! Он же по возрасту — ровесник ещё русско-японской кампании. Хорош свидетель! Почище Панкратыча будет.

Шурка, как можно мягче, выразил своё недоверие:

— Нет, я думаю — дедушка ошибся. Старость не радость: зрение плохое, слух подводит. Опять же — галлюцинации на почве, извините, пьянства.

— Какой пьянства?! — взвизгнул Малофей, — я тверёзый был, как стёклышко! А зрение у меня — двести процент! Белку в глаз бью! И слух у меня отличный. А вина могу выпить море — и ни в одном глазу!

— Тихо-тихо! — успокоила разбушевавшегося старика Борода.

Она подала стакан Малофею. Дед выпил и обиженно засопел, нахохлившись. Охотника оскорбили Шуркины слова. Щенок, сОпли ещё на кулак не мотал!

— А Панкратыч? — задал резонный вопрос Петя, — Шурка, вспомни, что он говорил! Панкратыч-то Кабана тоже видел!

— Ну, Панкратыч, гы-гы! Этот наговорит. Врун-сказочник! — хохотнул практикант.

Петя ничего не ответил, Клавка лишь пожала плечами. Да и Прохор, против обыкновения, в полемику вступать не спешил.

Малофей же заговорил снова, тыча из своего угла в Шурку пальцем:

— Вот ты такой умный, да? Скажи-ка мне, паря: слышал ли ты чего о ведьме, что под пеньками лежит? А за упырей, что кровушку людскую пили, не ведаешь? Здесь в гражданскую такие дела творились, что упаси Господь! Сколько народу сгинуло — по сию пору неизвестно. А ты говоришь… галлюцинации, пьянство! Сам дурак!

— Война — она на то и война. На ней убивают. Не упыри с ведьмами злодействуют, а люди людей губят, — Шурка, воспитанный в советском духе, относился к подобным легендам скептически.

— Дык, вот я о том и толкую! Тогда, конечно, ералаш творился полный. Красные, белые, не пойми, кто. Стреляли друг в друга. Но были иные смерти, непонятные. Упырь людей со свету сживал! — выпучив глаза, вещал Малофей.

Шурка дальше не стал спорить со стариком. Он лишь тяжело вздохнул — мол, что взять с убогого? Петя с Прохором тактично молчали, не принимая ничью сторону.

— Приплыли! — развела руками Клавка.

Она тоже никак не могла понять: что же происходит? В натуре мертвец ожил, или это пустой базар пуляют? Ясно было лишь одно. Нехорошие дела стали твориться в Березняках!

Наутро Суслонов оперативно забрал груз «двести». С погрузкой помогли незаменимые Петя с Панкратычем. Выдав им три рубля «командировочных» и забрав с собой Шурку, Боря отправился в путь.

— Вот, Афиногеновна померла, — сокрушался Суслонов, накручивая баранку, — уходит старая гвардия. Баба была, доложу тебе, Кудря — ух! Полпосёлка мужиков с ей шпокались. Да и я, грешный, дело прошлое, девственности лишился через эту самую Афиногеновну. В седьмом классе. Три рубля накопил — на обедах сэкономил — пришёл к ней, говорю: дашь? Она мне: отвали, щенок! Я ей трёшку на стол — бац! Хорошо, говорит, покажу тебе мастерство-шестой разряд. Показала — да так, что я после неделю, как черепаха, ходил враскорячку. Вот такая женщина была — не то, что ваши мокрощёлки!

Боря замолчал, по всей видимости, предаваясь сладостным воспоминаниям.

Потом добавил грустно:

— Кто бы мне тогда сказал, что повезу её в морг — ни в жисть бы не поверил. Да, дела…

— А Кабан с ней дружил? Организмами?

— Это как? — не дошло до Суслонова.

— Ну, спал с ней? — кудрявый сделал неприличный жест.

— Мм… думаю, да, — поразмыслив, ответил Боря, — я подозреваю, что они были в связи. Похаживал Кабан к сторожихе, похаживал. Говорил мне — вином поит его старуха бесплатно. Ага, чичас! Так Боря и поверил. С каких шанег стала бы Афиногеновна на Кабана деньги тратить? У этой профуры снега зимой не допросишься, было. А Кабан к ей заныривал частенько, да всё на ночь глядя. Шпокались они — к бабке не ходи.

За разговорами время летело незаметно. К обеду «кореша» приехали в райцентр.

Петя прогуливался. На полученную трёшку они с Панкратычем купили самогонки и, как водится, выпили её. Плотник отправился домой отдыхать, а Синий решил пройтись по посёлку. Домой — в духоту — никак не хотелось.

Петя вышел на центральную улицу и, не спеша, направился в сторону магазина: туда, куда не зарастёт народная тропа.

Синий уже подходил к сельмагу, как вдруг его окликнул знакомый голос:

— Здравствуй, Петя!

Обернувшись, он увидел Татьяну.

Как обычно при встрече с ней, сердце Синего слегка дрогнуло. Разом вспомнилось всё: и первые поцелуи, и глупая ревность, и пылкая юношеская любовь.

— Привет, Таня, — только и смог сказать.

— Можем поговорить? — женщина нервно теребила авоську.

Петя удивился, но виду не подал. Он лишь внимательно посмотрел на Татьяну.

Потом согласно кивнул в сторону скамейки:

— Конечно, можем. В ногах ведь правды нет?

Женщина присела, Синий устроился рядом, стыдливо пряча рваные кеды под лавку.

Танюха почти нисколько не изменилась. Та же девичья фигурка, та же осанка, даже причёска прежняя осталась. Эх, столько лет прошло, а кажется, что вчера всё было! Школьные танцы, прогулки под луной… Кто знает, как сложилось бы — не загреми тогда Синий на свой первый срок. Вся судьба порушилась, нахрен.