Фридеберт Туглас - Небесные всадники

— Так делают индейцы, — сказал он. — Когда-нибудь вскрою вены и весь покрашусь в красный цвет. Тогда меня похоронят как настоящего индейца.

Никто не отозвался, и он продолжил:

— Индейцы, когда у них нет соли, вскрывают себе вены на руках и пьют соленую кровь. В прериях они неделями живут на одной своей крови.

Но теперь его ранка окончательно подсохла, из нее не удавалось выжать больше ни капли. Он полюбовался на свое голенище — мастерская работа — и продолжил:

— Когда индейцы кочуют, они несут на спине бурдюки с кровью. У лагерного костра выливают кровь в сделанную из черепа чашу и осушают ее. Потом с головой укрываются плащами из красных перьев и дрыхнут.

Яан, приподняв голову, поглядел на Юрна, и Мийли, разинув рот, обмерев от страха, смотрела на него.

— А в полночь на опушке леса появляется индеец в черном плаще на белой лошади, кладет пальцы в рот и свистит — вот так!

Юрна сунул пальцы в рот и пронзительно свистнул, так что волосы у всех стали дыбом.

Людоеды повскакивали и испуганно огляделись.

Между тем наступил вечер. Над серым ландшафтом все стремительней неслись пепельные облака. Как страшные звери, мчались они, неуловимо меняя обличье. Вот лошади с развевающимися гривами, вот всадники, и плащи их полощутся за спинами, реют знамена — стылый ветер треплет облака.

По склону густо чернел можжевельник, мыза была далеко, у кромки неба, волнами откатывались холмы, посреди которых распласталась печь, где когда-то обжигали известь.

Дети побледнели — до того все было жутко.

Вдруг Юрна указал пальцем на печную трубу и гортанно крикнул: — «Там! Там!» — потом сунул в рот пальцы, пронзительно свистнул и впереди всех помчался вниз по склону.

Они лавировали между можжевеловыми кустами, в низине под ногами захлюпала вода, потом кусты кончились, и пошла поляна. Гуськом и на четвереньках преодолели они стерню на косогоре, торчащую, как ежовые иголки. Впереди Юрна с ножом в зубах, позади всех Сами, извиваясь по земле, как червяк.

Юрна то и дело припадал к земле и предостерегающе шипел, потом приподнимался на руках и продолжал свой путь. Он не переставал приглушенно ругаться, с ножа стекала слюна, и шуршали в жнивье окровавленные сапоги.

Теперь силуэт печи обозначился в каких-нибудь нескольких десятках шагов. Известка здесь выбелила землю, пучки травы пробивались сквозь истлевшие плетеные рогожные кули. Сломанная тачка валялась вверх ногами, а в высокой сухой траве змеились черные обручи с кадушек. Отовсюду веяло запустением.

Юрна, держа в зубах нож, опять зашипел и подал знак окровавленной рукой. Они разделились на две группы: Юрна крался с одной стороны прохода, остальные — с другой.

Это было строение о четырех углах, стены которого едва ли поднимались на фут от земли. С четырех сторон резко уходили ввысь одинаковые треугольники черепичной крыши.

Низко пригнувшись, с ножом в руке и широко открытыми от страха глазами, Юрна появился из-за угла. И остолбенел: воры утащили черепицу со всего ската крыши, невидимого со стороны мызы. И только обрешетка белела, как звериный скелет.

Людоеды осторожно подошли к краю стены и заглянули внутрь. В бездонной пропасти чернела печь. Ветер едва ощутимо гулял в решетинах голой крыши.

Но тут перед их широко открытыми глазами предстало видение настолько призрачное, что поначалу они даже внимания на него не обратили. На сквозном ветру неслышно и едва заметно сдвинулась в сторону какая-то черная завеса. И мгновение спустя на них глянуло распахнутыми глазами чье-то лицо, находившееся вровень с их головами.

Они обомлели, но раньше, чем они что-либо поняли, лицо так же незаметно исчезло. В недоумении они испуганно попятились, уставившись в темноту.

И они опять увидели, как та же завеса черной тенью скользнула в сторону, и появилось человеческое лицо, обрамленное волосами, большое и серьезное.

Этот человек висел, и его раскачивал ветер!

Нож выпал у Юрна из рук, он поддернул окровавленные голенища, чтобы легче было бежать, и с воем наддал к мызе. Лишь несколько мгновений еще виднелась его пригнувшаяся фигурка, да слышался хруст жнивья под сапогами.

Яан и Мийли бросились было за ним, но коленки у них тряслись, так что они не сдвинулись с места. И вдруг они поняли, что уже настала ночь. Беспросветная тьма окутала землю, мызы совсем не было видно. И сразу стало так страшно, что дыхание перехватило.

Но вот Яан собрался с силами настолько, что прерывистым шепотом выдавил:

— Это Юули.

И Мийли точно так же, еле слышно, отозвалась:

— Да.

Нетвердо ступая, они вернулись назад, к печи. Теперь она нагоняла такой страх, что дети остановились чуть поодаль. И все равно в темноте ясно виделись струящиеся волосы Юули и светлое пятно ее лица.

— Позови ее, — прошептала Мийли, — может, она живая.

Но Яану насилу удалось выдавить даже не шепот, а хрип. Он собрал все силы, однако слова застряли в горле. Яан зашатался и, чтобы не упасть, обеими руками ухватился за плечо Мийли. Так они втроем застыли перед мертвым телом, девочка и двое мальчишек по сторонам.

Наконец Яан обрел голос:

— Юули! — позвал он. — Юули!

И, услыхав собственный голос, осмелел. Подошел прямо к стене, правда, когда он прижался к обрешетке крыши и уставился во тьму, глаза у него чуть не вылезли из орбит.

Лицо покойницы было приподнято, голова слегка склонилась набок, угольно-черная прядь волос свешивалась вниз — и она беспрестанно покачивалась, поворачиваясь к ребятам по очереди то лицом, то затылком.

— Юули, ты слышишь меня, Юули? — позвал Яан. Он добавил еще несколько фраз, хотя и понимал, что напрасно. Потом обернулся к Мийли, стоявшей за спиной:

— Она мертвая. — И вот странно, он не заплакал, а вместо этого сказал:

— Я сниму ее.

— Нет, нет! — запричитала Мийли. — Не трогай ее, не трогай! Мне так страшно!

Но Яан уже поднялся на край стены и попытался пролезть между рейками обрешетки. Им овладело вдруг удивительное спокойствие и решительность. В темноте он казался большим и сильным.

Он отыскал промежуток пошире и пролез внутрь. И здесь сразу стало ясно, что Юули висит не на рейке и даже не на стропилине, а на какой-то перекладине, что шла поперек чердака. Он нащупал эту поперечину, но покойница была слишком далеко от него.

Тогда он подтянулся, взгромоздился на перекладину верхом и таким манером начал продвигаться дальше. Вскоре он нашел веревку, но узел был затянут намертво, и Яан не мог его развязать.

Он замер на минуту и снова ощутил страх, а перед глазами будто искры заплясали. Он обернулся и посмотрел через плечо. Снаружи было уже так темно, что рейки едва угадывались, а за ними чернела головка Мийли.