Фридеберт Туглас - Небесные всадники

Бассейны по обеим сторонам террасы отражали наготу мраморных колонн и кипарисы, подстриженные пирамидами и кубами. За ними начинались аллеи, уводящие в глубину парка — лабиринт, полный тайн и неожиданностей.

Общество скрылось в этой стране зеленых загадок и сюрпризов.

До чего легкомысленным было Авеню дез-ах-ах-ах! Как томительно-сладостна Тропинка озорной мысли! Какого глубокого смысла исполнены анонимные аллеи, затененность которых можно сравнить только с альковом!

За деревьями раздавались нежные квартеты, они умолкали, как только общество проходило мимо, чтобы вновь зазвучать в другом месте. Фонтаны без утайки выбалтывали миру все свое многозначительное безрассудство. А гроты подслушивали любовные вздохи и эхом перекатывали их друг другу.

Статуя Венеры, служившая фонтаном в одном из гротов, дышала жизнью. Черный Нептун косился на нее так, будто подумывал о рыбалке.

Подле гротов цвели пруды, распространяя приторный, дурманящий аромат. Но от этого великое творение садоустроителей Леандро Маласпина околдовывало еще больше. Такая запущенность подмешивала к радости жизни печаль о ее бренности.

Словно светлое видение, возник королевский розарий с колоннадой из розового мрамора. Обочь аллей загадочно улыбались сфинксы. Луч солнца перебегал дорогу, точно живой. И повизгивали под сенью деревьев прирученные нимфы с фавнами.

В ворота, прорезанные в стене деревьев, открывалась бескрайность окоема с водоемами и сушей, где бродили жирафы.

А дальше гуляющим предстали залитые солнцем луга. По ним вперемежку были разбросаны серебристые и лиловые кусты. Потрясающие в своей асимметрии высились горы цветущих магнолий, лирио- и рододендронов.

Прямо перед ними серебрились искусственные озера с еще более искусственными островами. У берега, словно черные лебеди с золочеными крыльями, покачивались гондолы.

Принцесса сидела в гондоле, едва касаясь плеча лорда Байрона. Прядь волос лорда Байрона на ее щеке была иссиня-черной.

Леандро на мандолине и Лелио на лютне наигрывали менуэт. Черными тенями покачивались на высокой корме гондольеры в красных поясах. Волновалась золотая бахрома балдахинов. Так флотилия отплыла от берега.

Зеркальная гладь озера лежала без движения, серебряная глубь его была прозрачна.

Арделия, Амариллис и Люсинда вполголоса затянули песню, которой вторили Лелио и Флоримон. Песня неслась от одной гондолы к другой, переливалась волной. Мелодия была томно-печальная:

Звенела в той песне тоска, пленяющая сердце несказанной болью. Этим звукам, словно едва различимые отголоски, вторили с берега голоса нимф.

Глаза дам увлажнились. Даже у принцессы дрогнул голос, словно в тоске по чему-то еще более совершенному, ибо даже мечта несовершенна!

Тихо причалила флотилия.

Одинокие укромные рощицы и цветочные луга Иль д’Амура как будто вняли настроению прибывших. В ярком свете солнца они были недвижно молчаливы. Даже райские птицы беззвучно волочили хвосты по траве.

Старый Пан, комендант острова, отправленный на покой, приветствовал прибывших беззубой улыбкой. Сегодня он был в своей лучшей парадной форме. Потом он скрылся, заиграв на свирели из морского тростника древнюю песнь.

Колоритное общество, переговариваясь, приближалось к храму Амура. Средь зелени луга пестрели золотые, гиацинтовые и агатовые пятна. Над разновеликими группками качались красные солнечные зонты.

Фасад храма поддерживал ряд прелегкомысленных колонн. Меж ними виднелась дверь, схожая с арабской газелью. Барельеф на ней запечатлел объятия Леды с лебедем несравненно откровеннее, нежели на вратах собора Фриволи.

Умолчим о внутреннем убранстве павильона! Ничего не скажем о его интимнейших помещениях, весьма двусмысленно благоухающих, и о вглубь уходящем, точно грот, альковном зале, построенном мавром Аль-Гевером. Ни словом не обмолвимся о великолепной коллекции ширм, собрании эстампов и целой библиотеке эротической литературы, где были самый полный manuel érotique и самый точный перевод Ватсьяяновой {27} 27 Ватсьяяна (4—5 век) — индийский философ, представитель одной из 6 классических школ индийской философии, автор комментариев к книгам сутр. «Кама-сутры» с превосходными японскими рисунками.

Заметим только, что в этом павильоне располагалась также интимная канцелярия министра сокровенных дел лорда Байрона. Дивным было ее убранство в стиле рококо.

Но ни в альковный зал, ни в канцелярию не зашла сегодня принцесса. Возможно, в ушах у нее еще звенела утренняя песня жаворонка, во всяком случае ее влекло на природу.

Совсем неожиданно она опустилась на траву, оттенив ее зелень своим замечательным костюмом. И тут же всем понравилась природа. Даже Леандро и Арделии, которые сень деревьев предпочли интимности павильона.

Подушки, ковры и зонты в мгновение ока превратили лужайку перед храмом в оживленный лагерь. По обеим сторонам арапы выставили редкостные ширмы, — так обрамлял свои идиллические свидания с прекрасной Нурониар халиф Ватек {28} 28 прекрасной Нурониар калиф Ватек — персонажи фантастической повести «Ватек. Арабская сказка» (на франц. яз. 1782), принадлежащей перу английского писателя Уильяма Бекфорда (1760—1844). Представитель предромантизма в английской литературе, интересовавшийся восточной экзотикой, готикой, мотивами «ужасов и тайн». .

Прямо перед принцессой тянулся к синеющему горизонту луг ирисов. В траве стояла одинокая скульптура — изображение двуполого существа, противоестественно изогнувшегося, словно в отчаянии — которую из своих ипостасей предпочесть.

Его окружали гигантские аморфофаллусы: красные чаши с вырастающими из них желтыми языками. Вода в фонтане перед скульптурой поднималась без брызг, тихо распускалась цветком и почти беззвучно опадала.

Появились карлики в красных кафтанах. Они предлагали на подносиках лирический шоколад, грозди винограда и вафли. Другие опрыскивали духами воздух на лужайке. Вокруг лагеря вышагивали павлины, распуская хвосты веером.

Принцесса возлежала на подушках. У ног ее расположился лорд Байрон, его локоны трепетали под опахалами арапов. Своими длинными белыми пальцами он перебирал кисти плаща.

Принцесса беседовала с министром о политике, точнее, о делах сокровенных. В их мечтательных глазах сквозила потаеннейшая дипломатия. Да и беседа велась больше с помощью глаз, нежели слов.

Тени от ресниц падали принцессе на щеки. Как поцелуи, подрагивали карминно-красные губы. Их иронический изгиб венчала крохотная мушка в самом уголке рта.