Артуро Перес-Реверте - Боевые псы не пляшут [litres]

– Что было, то сплыло, Тео. И потом… это все – человечьи дела.

Он взглянул с издевкой:

– Это точно?

Я не без сомнений показал на наших спутников:

– Я знаю, докуда ты намерен дойти. Но говорю же – времена ныне другие. У людей теперь есть средства покончить с любым мятежом в несколько дней.

– Может, и так, а может, и нет. – Он посмотрел по сторонам и добавил с тяжелым вздохом: – Но есть ведь еще поля, леса, горы, где наша свора сможет укрыться. Есть ручьи с чистой водой, зайцы для пропитания… Да и скотина кое-где пасется. Есть места, где мы будем свободны, как наши двоюродные братья-волки.

– Волки – профессионалы, ремесло свое знают до тонкостей. Ничем, кроме охоты и добычи, в жизни своей не занимались, а мы привыкли жить вольготно, о еде не думать: знаешь, что накормят и галет собачьих дадут на закуску.

– А потом все это приятство вдруг кончается.

Я очень пристально и неотрывно смотрел в его холодные глаза. Тео улыбался скупо и как-то странно.

– Спартак и его люди в конце концов оказались на человечьей псарне, где римляне – или кто там был? – их всех истребили. И точка.

– Может быть, и так. Даже наверняка так. Однако до тех пор они были свободны. И не было над ними ни закона, ни хозяина.

Мы в упор всматривались друг в друга. Я вдруг почувствовал, как горячая волна поднимается от груди к горлу и дальше – к глазам: так бывало у меня в детстве, когда я остро ощущал свое одиночество. И наваливалась нестерпимая тоска.

– Я не пойду с тобой, Тео.

– Знаю.

И, отвернувшись от меня, направился к собакам.

– Береги Дидо, – добавил он, не оборачиваясь.

Подойдя к остальным – они почтительно расступились перед ним, – Тео вспрыгнул на камень. Выглядел он величественно и импозантно, чему способствовали его шрамы и весь облик бойца – образчик непобедимого воителя с бурой коркой человечьей крови на морде и передних лапах.

– Слушайте меня, друзья! – взвыл он.

Таким – надменным и свободным, высящимся над толпой собак, приветствовавших его дружным лаем, – я и запомнил Тео навсегда. Силуэт его четко вырисовывался на фоне с каждой минутой светлеющего золотистого неба.

Восемь месяцев спустя, выйдя в обществе Агилюльфо и Мортимера с Водопоя Марго, я наткнулся на полицейского пса Фидо.

– Уже слыхал, наверно, про Тео? – спросил он.

Мы уставились на него в удивлении. Никаких вестей о старом друге мы не получали. Знали только, что он увел большую часть освободившихся собак куда-то в горы, где они и укрылись. Лишь полдесятка примерно вернулись в город. Все прочие, включая Красавчика Бориса с его одалисками и караульного дога, последовали за ним и образовали дикое племя, которое постепенно увеличивалось за счет брошенных или беглых собак. И с течением времени эта свора сделалась опасней, чем стая волков, и ущерб причиняла больший. Просто какие-то четвероногие партизаны. К нам из мира людей иногда доходили отрывочные сведения об их налетах – то попадутся мятые газеты с фотоснимками, то мелькнет репортаж в телевизоре кого-нибудь из наших хозяев или в витрине магазина радиотоваров. Бродячие собаки наносят большой вред, слышали мы. Четвероногие бандиты опустошают поля. Жалобы и протесты пастухов, скотоводов и прочих. Кадры с распотрошенными лошадьми, овцами, телками, залитые кровью стойла и хлева. Одичалые псы сеют панику. И дальше в том же роде.

– Ну, так что там Тео? – спросил я.

– Как веревочка ни вейся, а конец будет. Все-таки поймали его, Тео вашего.

Сердце у меня замерло.

– Как это случилось?

– Человечья полиция – ее еще называют Гражданская гвардия – подстроила им ловушку. И когда те пировали в овчарне – накрыли. Тео оказался в числе схваченных. Он же был вожаком.

Я все еще не отошел от оторопи:

– И он дался живым? Не верится.

Фидо мотнул хвостом, что у нас заменяет пожатие плечами.

– Судя по всему, его загнали в какой-то тупик… Люди оказались очень проворны – он глазом не успел моргнуть, как ему набросили петлю на шею. Ему и еще кому-то.

– Не повезло, – скорбно заметил Мортимер.

Фидо кивнул:

– Не говори… Сами можете представить, что его ждет или уже дождалось – приют, укол и вечный сон… Думаю, сейчас он со своими ребятами плывет к Темному Берегу.

– Dulce et decorum est pro canis libertas mori, – торжественно и печально произнес Агилюльфо [10] Отрадно и почетно умереть за свободу собак (лат.) – перефразированный стих из оды Горация. .

– По кривой дорожке пойдешь – беду наживешь, – очень вольно перевел Фидо.

Агилюльфо недовольно вздернул бровь и тоном ученого педанта заметил:

– Я не так сказал.

– А я – так. Понял? По Тео давно уже шприц плакал.

– Бедолага, – заметил Мортимер. – Жалко его. Замечательная личность была.

Агилюльфо воззрился на него с философической укоризной:

– Тео – бедолага? Вот уж нет. Сам посуди. Он восемь месяцев был счастлив, носясь по полям и горам. Как он сам того хотел – свободным. Собачьим партизаном. И друзья его были с ним.

– Друзья и подруги, – вставил Мортимер, облизываясь. – Р-р-гав, отличная компания была у него все это время.

Фидо кивнул.

– Ну, это да, – равнодушно согласился он. – Имел успех. И пользовался им.

– Да не то слово! Феноменальный успех! Почище любой кинозвезды. Родольфо Карантино – или как его там? – просто тьфу по сравнению с ним.

– А теперь вообразите его на воле, – перебивая всех, встрял Агилюльфо. – Среди сосен и ручьев с чистейшей водой… На буколическом, так сказать, фоне. И он – самый главный. Естественно, они там все от него без ума были.

– Ну, это само собой, нет? Этого у него уже никто не отнимет, его при нем останется…

Все трое вдруг замолкли и взглянули на меня, словно в растерянности, потому что я пасть не открывал и всем видом своим показывал, что не склонен к дискуссиям. Повисло неловкое молчание.

– Ну, в общем, Арап, прими мои соболезнования… – пробормотал наконец Фидо, сообразив в чем дело. – Знаю, что вы дружили. Знаю, что…

И осекся. Каждая собака в нашем городе знала о том, что случилось в Каньяда-Негра и на Живодерне. И какова была моя роль в этом. Но я уже говорил, что этот пес был малый неплохой, хоть и служил в полиции и умом не блистал.

– Ладно, пойду, – сказал он. – Счастливо оставаться.

– Спокойного дежурства, – пожелал ему Мортимер.

– Спасибо. – Фидо вдруг что-то вспомнил. – Привет от меня Дидо. Как она там?

– Нормально.

– Все так же хороша? Вы по-прежнему вместе?

– Да. Как раз сейчас собираюсь к ней наведаться.

Он помахал мне хвостом и спросил с благодушным лукавством:

– Щеночков на подходе нет пока?

– Нет, – отвечал я. – К сожалению.

– Ну, зато и хлопот-забот нет… Ладно, так не забудь передать ей привет от меня?