Сергей Рок - Алехандро Вартан [СИ]

Так и человек. Блеск, уменьшение блеска, потом — копоть, заусеницы, сточенные края, хотя жить еще можно. Можно еще долго, долго жить, есть еще куда стачиваться, и, вроде бы, нет уже никаких новых дверей.

Но — в том и дело всё, что и мир не прост, и структура личности не проста. Вы, конечно, не верите, так как не открывали этих дверей. Но представьте, что вы в 19-м веке рассказываете кому-нибудь про самолёт, про какой-нибудь аэробус.

Надо включать воображение. Да. Только так. Дом Жизни и Смерти может находиться где-то поблизости от вас, но вы его не увидите. Надо смотреть, надо искать.

Я побывал в комнате, которая находилась в квартире, и это была моя квартира, и год на дворе был 30 какой-то — я проникся этой идеей, выбрался в окно — и ведь это было окно ДЖС, хотя мир и соответствовал моим ожидания.

— И хорошо, — сказал я, — антракт. Чтобы выжить и не потерять мозг, пора что-то слушать.

Я прошелся по улице, чувствуя настоящий рассвет души. Вечер стоял при фонарях. В голове стихи рождались сами собой, словно бы была весна. Я даже подумал, что нет ничего более интересного, светлого, что вообще — в реальной жизни любая вещь проигрывает моему нынешнему выходу в город.

Я посмотрел на дом со стороны, вспоминая день покупки этой квартиры. Плеер же оказался со мной, словно он был частью организма, а потому и попал сюда — в мир, который навряд ли мог существовать материально. Играла песенка.

Мне нужно было с кем-то поговорить, хотя я не сомневался, что нахожусь внутри своей головы. И что тут было делать?

Вести записи.

Продолжать свой путь концептуалиста. Пытаться понять себя. Бытие ограничено. Это — внутренность ореха. Выбраться наверх невозможно. Что бы ты ни делал, что бы ни изучал, ты — та самая деталь, которая потом отработает, а ее тень будет иметь некие точки соприкосновения здесь, в ДЖС. Деталь потом отправят в утиль, потом, если экономические принципы правильный, начнется переплавка. Потом, масса. Кипящий металл. Хэви-металл в домне. И из массы выливают новые вещи, и часть тебя — в совершенно новых формах, но, может статься, там будет множество прежних деталей, прежних жизней, в одной, новой.

Я вошел в какое-то заведение, выпил там кофе и сделал записи в блокноте.

— Вы меня знаете? — спросил я у официанта.

— Вы хотите, чтобы я слукавил.

— Почему?

— Вы об этом думаете.

— Жаль, — сказал я, — значит, я не могу нормально с вами поговорить, потому что снова разговариваю с собой.

— Что ж поделаешь.

— Тогда я пойду. Нет, я выпью кофе. Вы слышите, что играете в плеере? Конечно, вы ничего не можете слышать.

— Не увлекайтесь, если не уверены, — сказал официант, — вы сами себе говорите — дисциплина, только холодный ум, никакого воображение. А сейчас вы расслабились, так как вышли вот сюда — между тем, жили вы тут недолго, а потом, образ этой квартиры в нормальной жизни наводит вас на мысль о точно такой же квартире. О чем ты думаешь, о том и я думаю.

Я понял, что имею дело с отражением себя, а он продолжал:

— Детали стёрлись. Их выбросили. Зачем тебе это? Внешний фактор! Книги! Хорошо, ты написал несколько книг, а сейчас ты копируешь сам себя, нужно определить — где начало? Это — вопрос самоидентификации. Зачем живу, чем дышу, о чем думаю, всё такое. Поэтому, некоторые блики мозга воспринимают за пассивную информацию, которая сохраняется в ячейках и всегда доступна ДЖС. И вот, ты один в один — на этой улице. Торжествуй. Ты хочешь большего?

— Не все хотят, — ответил я, — кому-то дано стереться, в стружку. Нет, что я тебе объясняю. Иди, работай.

Конечно, следовало изучить окрестности, но я предусмотрительно вернулся в квартиру через обычный вход, а, выйдя назад, снова встретил Джузеппе.

— Я вот, что понял, — сказал я, — ты — персонаж. Ты уже был в Доме, только было несколько иначе — дом из кругов, словно бы круги некоего ада, и — постепенный спуск сверху вниз. А теперь ты решил провести меня через реальный ДЖС, или хотя бы — направить. Хорошо, но почему я сразу не понял, что ты — персонаж?

Он развёл руками. Мы молча покурили, наблюдая движение в разных частях Дома. После чего я прошел по коридору, очутился в магазине, где не выяснил ничего, хотя это была и прекрасная еда для глаз.

Собственно, было понятно, что нужно либо выбирать вектор, либо выбираться и идти — зачем бродить здесь бесцельно? Джузеппе останется, это его нижний уровень, первый этаж. Так и будет стоять, как тень столба, как статуя неизвестной формы тьмы. И я спрошу у него — почему же ты грустишь? Разве может воображение, упавшее в бездну небытия, освободить тебя?

Один человек сочиняет, и потому рождаются другие. Возможно, звезды в небе сочиняют, и рождаются планеты.

Нет, это предположение. Я вышел в зал, где что-то праздновали. Всё было хорошо, и мне было хорошо, и, хотя я знал, что всё это больше, чем инсталляция — однако, в этом месте не работала сила поэтики. Я бы мог с кем-нибудь поспорить — да, это если бы этот кто-то попал бы сюда, в ДЖС.

Пройдя зал, я встретил родную сестру, и мы поговорили.

— Я в первый раз узнаю, что ты у меня есть, — сказал я.

— Ты же знаешь, — ответила она, — как ты можешь не знать.

— Уже знаю, — ответил я, — и я мог не знать. Ничего не могу с этим сделать, но человек живёт с чистого листа, у нет ничего, кроме его текущего состояния. Какая разница, почему так устроено. Человек ничтожен. Это механизм, который нами управляет, а мы ничего о нем не знаем, а воти знатоки сервисной математики мироздания приходят сюда, чтобы опровергнуть аксиому о бренности бытия. Это почти, что отрицание смерти. Какая разница, что она есть, смерть, что нет ее? Я здесь. Например, я нашел тебя. Разве я спрашивал у смерти разрешения? Физически смерть обойти невозможно, но это и правильно, и я с этим согласен — иначе куда размещать людей на этой планете? Но, если ты знаешь, где хранится твоя личность, и ты способен посетить ее хотя бы здесь, в ДЖС, разве это — не отрицание основных постулатов бытия.

— Все это мне мало понятно, — ответила она, — почему ты стал так говорить? Что это пришло тебе в голову? Ты так молод, а говоришь такую чушь.

— Хорошо. А если я нахожусь не в своем времени и не в своей жизни?

— Ты знаешь, какой год?

-25-й, — сказал я, — когда я проходил через зал, там что-то праздновали, и кто-то сказал, что нынешний год — 25-й. Я все понимаю.