Сергей Рок - Алехандро Вартан [СИ]

Но сейчас все это казалось умозрительным. Человек так сделан. Не кому предъявить претензии, что знания ограничены, и их нечем расширить.

— Играем в 21, - предложил Никак.

— А как играть? — спросила Соня.

— Очень просто. Надо набрать 21. Перебор — смерть.

— Смерть — свет, — сказал Михаил.

— Люблю говорить о смерти, — произнёс Кларк.

— Ничего особенного, просто это остро, — проговорил Коля.

— А вы? — спросил Кларк.

— Существует дежурная смерть, — ответил я, — потому что она не одна. Допустим, сегодня — некоторый день в октябре, и в этот самый день по графику заступает дежурная группа, в которой — старший группы, и он — смерть, а также — несколько младших смертей.

— Чем же они занимаются? — спросила Соня.

— Это работа, которая выше других работ. Но здесь нет линейной логики.

— Memento Mori, — сказал Михаил.

Кларк включил планшет и зачитал:

«…вторая основная дата в жизни человека; рождение и смерть определяют границы существования человека во времени, за их пределами человек человеком не является. Человек приходит из жизни, неся ее эстафету и уходит в небытие, сходит с дистанции жизни, обращаясь в прах; в этом смысле смерть качественно отличается от первой даты — рождения (?). Ассоциативный блок. Рождение живого существа (человека) подтверждает, что до сих пор жизни удавалось выкручиваться из всех передряг, и не совершить фатальных ошибок, уход же его не гарантирует остающимся ничего и не позволяет считать совершенное в жизни правильным…»

— Что это? — спросил Никак.

— Интернет.

— Здесь есть wi-fi?

— Да. И Интернет. Но сети не было, недавно появилась.

— Значит, мы проходим поблизости от города, — предположил я.

Мы решили проверить и вышли на палубу. Нет, никакого города не было. Ни берега, ни света. Но ведь еще не наступил обед, а мы шли в кромешной тьме. На палубе велись какие-то работы. Со стороны шел снег. Мы были единственным островком в этом мире.

— Возможно, спутник, — сказал я.

— Конечно, — ответил Никак, — корабль не может идти без связи. Просто по wi-fi не было Интернета, теперь есть.

— Нет гарантии, что это — не другой Интернет, — ответил я, — но не важно. Идемте на обед.

С компанией хорошо. Михаил пообещал найти вина. У него получилось. На камбузе ему продали водки, три бутылки на шестерых. Нормально. Никто не обращал на нас внимания. Многие из пассажиров курили. Военные держались в стороне, но не выказывали особой отчужденности. Я думаю, употребление было здесь регламентировано в формате «втихаря, среди своих».

Потом мы немного поговорили о пользе вина. Никак заметил также, что вред вина — это вопрос переизбытка.

— Вино может быть богом, но человек слабее бога, и он почему-то думает, что бог просто обязан следить за ним, как родитель — за младенцем. Именно злоупотребление сводит светлый замысел к нулю.

— Что вы слушаете? — спросил я.

— Панк-рок, — сказал Михаил.

— Классику, — сказала Соня.

— А что именно? — спросил Никак.

— Шопена. Иногда я думаю, что он где-то рядом. Говорят, что даже если нельзя доказать, что жизнь после смерти существует, все равно внутри живого человека может находиться копия. Только она не такая точная. Допустим, вы видите мозаику, и она составлена из миллиона частей. На ней изображена птица. И вот, вам нужно сделать копию. Как поступить? Вы используете десять тысяч частей вместо миллиона. Копия груба, но все же, она что-то передает. Таким образом, если мозаику теперь уничтожить, она все равно останется. Также если и человек уже умер, но живя в других, он может существовать в виде такой копии. Тонкости внутреннего мира запечатлеть невозможно, но память все же воспроизводит эти десять тысяч частичек. Но представьте, разве Шопен — это только 10 000 кусочков стекла или камня?

— А ты что слушаешь? — спросил я у Никак.

— Я сочиняю про себя, — ответил он.

— Разве ты — композитор?

— Нет. А я вообще слушаю песни под гитару.

— Например?

— Не важно. Авторы исполнители. Например, Шаов. Или просто слушать Володю. Но если в море, то — или Володю, или лучше слушать море. Хотя здесь не слышно. Но разница между морем и океаном огромная.

— Почему?

— Море ближе к человеку. Нужен образ. Представь себе, что ты находишься в пятом веке до нашей эры в порту Пирей. Вечер, сгущаются сумерки, никаких фонарей. Парусные суда медленно погружаются в ночь, и над ними горят огни богов. А ты приплыл из Финикии, чтобы поторговать, но так как свободное время позволяет, ты идешь в лупанарий. Но всё это для сравнения. То есть, для ощущения моря. Ибо оно — это переход, порт, снова — плавание, снова — порт, и — некая связь с силой человека и его молитвой. Но океан человеку не подчинен. И в нём нет портов. Но если ты и находишь их, то это — какие-то отдалённые и сумрачные места, где волны злы и упорны. Потому что есть и великий океан космоса.

— Есть, — согласился я.

— А я слушаю всё подряд, — сказал Кларк, — как например это.

Всё это не могло касаться того, куда мы заплыли. Ибо вдруг стало ясно, что авианосец оказался в гигантском тоннеле. Его своды — серы и ребристы. Бортовые огни освещают этот непонятно откуда взявшийся бетон, и время от времени один из краёв корабля касается стенки и раздаётся самый ужасный в мире скрежет.

Стоя на палубе, мы понимали, что куда-то влипли. Словно бы мы сами были в этом виноваты, и корабль был частью нашей судьбы. Я вдруг подумал, что, может быть это — низвержение? Ведь там, в темных покоях, которые метафизически можно описать как центр управления бытием, не я один играю роль Его, но каждый отдельный актёр ничего не может сделать. Он даже не имеет возможности встретиться с другими. Потому Он всегда один, меняются либо субъекты. Но что, если кому-то всё таки удалось произвести переворот?

Нет никаких доказательств.

Корабль еще раз чиркнул о стену и застрял. Никто не сказал ни слова. Даже страх здесь был иным, и внутри него невозможно было кричать. Что же, мы должны были торчать здесь вечно? Нет ничего хуже. В ту же минуту мы двинулись дальше и вскоре неожиданно вышли недалеко от порта.

— Что вы тут стоите? — спросил какой-то военный.

— Не знаю, — ответила Соня.

— Причаливать еще неизвестно когда будем.

— Почему?

— Еще должны буксиры подойти.

— Здесь нельзя стоять? — спросил Никто.

— Нет, сейчас будут запуски самолётов. Лишних людей не должно быть на палубе.

С этим нужно было согласиться. Мы вернулись назад и играли в карты вплоть до ужина. Самолёты к тому времени уже взлетали. Это были ночные полёты, и было непонятно, кому всё это нужно. Мы ужинали довольно поздно, когда в столовой почти никого не было. На камбузе вновь было куплено спиртное, на этот раз это было вино.