Сергей Рок - Алехандро Вартан [СИ]

— Странное место, — сказала Соня.

— Почему? — спросил у неё Никак.

— Словно меня тут нет.

— Это логично. И меня тут нет.

— Нет, как-то иначе.

— Может быть.

Я подумал, что девушки могут говорить что угодно, ибо женская психика постоянно направляется по ветру и колышется, как флюгер. У мужчин чаще всего такого нет, так как это мешает трудам, а труды у мужчин более грубые. Во всяком случае, так было задумано первоначально, еще на заре жизни, когда человек был создан.

Вскоре оказалось, что ночь не заканчивается. Она длилась теперь с середины дня, и, должно быть, в этой части пространства властвовала над миром.

— Мы идем на берег, — сказал Михаил.

— Но как?

— На катере. Авианосец не может так просто причалить. Он большой. Едете?

С того момента наши пути разошлись, и некоторое время я даже не помнил, что эта группа молодых людей вообще существовала. Это странное чувство. Ты живёшь в виде какого-то кувшина, в котором вдруг ничего не оказалось. Остался рефлекс обращения к жидкости кувшина. Руки, сила мысли, луч или что-то еще. Ты хватаешь, хватать нечего. Но на стенках осталось еще немного жидкости, и ум питается именно ей. Но неожиданно оказывается, что существует еще какая-та вода. Она также была в кувшине, но обитала несколько в иной ипостаси, не смешиваясь с основной. Именно она была способна погрузить меня в странный сон, в котором я не спал.

Мы шли по набережной. Был средний вечер. В домах горели огни, работали заведения, а над магазинами, как открытыми, так и закрытыми, что-то светилось, что-то вроде вывесок.

— Можно ли доверять часам? — осведомился Никак.

— Надо сверить время, — ответил я.

— Но мы даже не знаем, где мы.

— Спросим в гостинице.

Этот пункт маршрута был ясен абсолютно и не вызывал сомнений. Вещей у нас с собой было немного. Тем не менее, я понимал, что авианосец будет стоять здесь еще достаточно продолжительное время, а мне предстоит понять, хотя бы начать понимать. Я словно бы плыл в теле особого вина. Мне надо было для начала спросить у себя самого — как меня зовут. Но я знал, как меня зовут. Значит, понять что-то другое. Скорее всего, с ходом жизни человек привыкает к запаху мироздания и не понимает, что нет ни правды, ни лжи, но у него и нет шанса видеть и слышать. Его занимают вещи. Чтобы сделать шаг в сторону, надо для начала хотя бы отказаться от них. Это не значит, что нужно всё выбросить в окно. Они просто должны перестать нести в вашей голове идею. Это будет первым шагом. Но когда вы высаживаетесь в месте, о котором думали, но о котором не знали, то можно считать, что дело сделано.

На какое-то время я забыл о своих сомнениях. Но в голове нужно удерживать всё, хотя бы на некоторый срок, чтобы быть твёрже. Никак заселился в конце коридора. Я — в начале. Я думал, что нужно приступать к объяснениям. Но это было лишь началом, потому что выйдя из номера, я понял, что попал в лабиринт из комнат, и это было какое-то новое место, о котором я прежде мог лишь догадываться.

Спустившись по лестнице, я попал в зал, где было много мебели и тканей, а также женщин, которые с этой тканью что-то сделали.

— Здравствуйте, — сказала мне одна, седая и пожилая.

Мы долго смотрели друг другу в глаза. Я знал её и не знал.

— Почему вы перебираете ткань? — спросил я.

— Почему? — она удивилась.

— Да, почему?

— Пойдёмте.

Но это движение было и недвижением. Комнат было много, все они походили одна на другую. Это было море из комнат. Вполне возможно, из этого лабиринта вообще нельзя было выбраться. Ткань перебирали везде. После она складывалась в шкафы, но тотчас появлялась ткань новая, и так, все продолжалась. Но вскоре я обнаружил образа на стенах, и здесь кое-что прояснилось. Ранее я уже видел, как выглядят смерти в женском обличье. Здесь они были немного другими, и наличие бесконечности из помещений вызывало чувство затопленной на дне подводной лодки. Что бы ты ни делал, поверхности не достичь. Ты можешь стараться изо вех сил, может достичь совершенства в знаниях, может научиться биться о стенку особым образом, но все — тщетно. Выхода нет и не будет.

— Я вас знаю, — сказал я женщине.

— И я вас знаю, — ответила она.

— Почему?

— Я - ваша жена.

— Вы всем жена? — осведомился я.

— Ну, женщине, с одной стороны, я не могу быть женой. Но всё не так. Просто это понятие не введено в культуру, так как ранние годы человечества ушли, а новых концепций уже давно не возникает. А люди ценны лишь общностью, но — не в одном едином своем проявлении.

— А как же большие личности? — спросил я.

— Как пыль.

— А я?

— Ну что вы переживаете? Существует множество видов любви. Ощущение того, что ты — pale blue dot — это тоже любовь. Когда в мире появится первый человек, который победил смерть своим умом, это можно будет назвать началом нового пути человечества. А до того, это был загон с домашней птицей, у которой наличествует элементы мышления. Многочисленные изобретения людей вводят в заблуждение. Кажется, что прогресс очевиден. Но вы сами видите. Именно отсюда.

— Вижу, — ответил я, — у каждого человека — своя жена?

— Да.

— Ладно. Что дальше делать?

— Ничего не делайте. Ходите и смотрите.

— Но тут всё одинаково.

— Ничего страшного. Нет, вы не правы. Присматривайтесь. Здесь очень много книг, и в каждой из них написано и смерти и о сути. Эти книги были и без людей. Здесь нет ничего странного. Сначала были именно они. Потом, при возникновении человека, всё происходило по воле провидения. Именно оно загрузило в себя эти книги, как программу. Например, есть большой том под названием «Человек». Это алгоритм производства хомо сапиенс на основе уже имеющихся организмов. Происходит подселение в человекообразную форму, гоминида, потом, на основе подселения, выделяется новый вид, он начинает размножаться, вот вам и человек. Память об этих книгах в человеке остается. Поэтому, чтобы что-то найти, надо постоянно копаться именно в себе. Все люди одинаковы. Что есть в одном, есть и в другом. Одна и та же ссылка на эти книги. Можете сказать современно — это файлы на виртуальном накопителе локальной субстанции на этой планете. Но всё равно — книга. Если это — книга, она не может быть чем-то иным, чем книгой. И когда люди исчезнут, книги перенесут из одного зала в другой, чтобы показать, что эра ушла. Правда же?

— Что именно? — спросил я.

— Это любовь, как по-вашему?

— Наверное, — ответил я, содрогаясь.

Было понятно, что надо отсюда выбираться. Но я и не хотел показывать своё беспокойство.

— Вы здесь и были, и не были, — сказала она, — а вот — ваша комната. И ваши книги, и — ваши портреты. Потому что вы пьяны, а пьяный человек забывает. Вы — муж, но не только мой, но также и всех, кто уже не живёт. Вы же знаете об этом.