Анатолий Салуцкий - Немой набат. Книга третья

Вера всегда была хороша собой, а за лето на вольном воздухе и вовсе расцвела, наливчатая. Но, готовясь к выходу в свет, как она шутила, к первому балу Наташи Ростовой, посчитала нужным записаться на нужный день в известный салон красоты «Долорес» в арбатских переулках.

Дамский мастер, вернее, мастерица предварительно спросила:

— Вам каре-каскад цвета блонд?

— Что-что?

— Это прическа Волочковой, очень эффектно.

Но Вера только рассмеялась.

Чтобы дать дочери простор для бытовой суеты, к Донцовым временно перебралась Катерина, до умильных слез скучавшая по внуку. Виктора выселили из спальни, перевели в кабинет.

Как и раньше, он много мотался по делам, но был предельно осторожен, особо надежную, с угольным фильтром, маску почти не снимал, за руку ни с кем не здоровался и держал в машине флакон антисептика, которым протирал руки после каждой встречи. За день до поездки к Синягину они с Верой прошли платный ускоренный тест на ковид.

— Мы же цивилизованные люди! — смеялась Вера и по памяти цитировала «Этюды о природе человека» великого Мечникова: свобода не прививаться от оспы уйдет вместе с развитием цивилизации. — Свобода уйдет!

Все шло бы распрекрасно, если бы Донцову ради душевного спокойствия жены не приходилось тщательно скрывать от нее крупные неприятности.

На Ростовском заводе беда как худо. Помимо станков, там клепали мелочь для гигантов типа Газпрома. Но монстры не работали с мелюзгой напрямую: хлопотно. Проще — через фирму-посредника, которой сбрасывали мелочевку на аукционах. Фирма размещала заказ, а Газпром обязан в месяц оплатить поставку. Однако платежи шли через два-три месяца, и никаких процентов за просрочку не насчитывали. А ведь срок расчета фирмы с заводом тоже месяц, тут вынь да положь. Но где деньги, Зин? Получалось, что монстры экономики, задерживая оплату, как бы зарабатывали на процентах, пуская мелкую сошку по миру, ибо посредники часто банкротились. Можно было, конечно, подать на Газпром в суд — да куда лилипуту заводить тяжбу с Гулливером? Только и остается, что по матушке пустить после стакана горькой, по всем падежам просклонять.

В такую западню угодил и Донцов. Один заказ выполнил, другой взял под договор, надеясь удержаться на плаву среди бурных пандемических волн. Но Роснефть тянула с оплатой поставки — для нее это микронная сделка, не уследишь. Посредник в ногах у Донцова валялся, сорок сороков наговорил, об заклад бился, умоляя «слегка обождать», не подавать в суд. Потому Власыч и взял кредит под обязательство не сокращать рабочих — тогда кредит спишут. Но — вот те раз! — другой посредник, от Норникеля, затянул с переводом 30-процентной предоплаты для закупки исходных материалов — ждет просроченного платежа за предыдущую поставку. А без металла что сделаешь? Жуть: люди без работы, без заработка, а впереди маячит выплата кредита из-за сокращений. Все кувырком!

Донцов волчком крутился, выкарабкиваясь из негаданной западни, куда засадила его небрежность экономических первачей. Он с ног сбился, а им все сходит с рук. Пора, пора хозяйственные споры разрешать по правилам — не по понятиям. Где-то на верхах, чувствовал Власыч, чутко наблюдавший за повадками власти, механизм управления, заржавевший при медведевской спячке, но протертый Путиным мишустинской смазкой, поскрипывая, начинал набирать обороты. На верхах! А внизу, где копошился и колотился Донцов, безуспешно сводя дебет с кредитом, пока все по-прежнему. Вспомнил, как Жору Синицына позвали для совета в министерство, но министерские — это все ж верха, там еще куда ни шло, уже чешутся. А на донцовском уровне — средний возраст, средний класс — правит своя арифметика разнузданной управленческой стихии, въевшаяся в былые годы первоначального накопления. Никто никому ничего! Дважды два — больше пяти! Каждый берет свое по чину, как наставлял Городничий в «Ревизоре».

По натуре осмотрительный в бизнесе, Донцов клял себя за то, что на сей раз недосмотрел, был необузданно неосторожен, поддавшись общим настроениям. Хотя у многих в условиях пандемии дела встали, хотя все захлебывались в текущих заботах, люди не могли не замечать, что власть наконец перестала под барабанную дробь многократных, под копирку обещаний переливать из пустого в порожнее, языки мозолить, а начала принимать ясные и быстрые решения. К тому же ковид, притормозивший экономику, заметно ускорил кадровые аппаратные обновления, что тоже укрепляло веру в завтрашний день. Но на Донцова — только руками развести! — беда наскочила как бы со стороны, даже с тыла, из душных, спертых, еще не проветренных полуподвальных коридоров прежней управленческой махины.

По рассказам старших он знал, что на заре перестройки первые дельцы-рыночники на скорую руку, второпях дробили, растерзывали крупные заводы, превращая их в скопище разномастных кооперативов. Тот разбой, негласно поощряемый сверху, насмерть губил производство, зато позволял лихо обогатиться. Теперь, словно в отместку, корпорации-крупняки гнобили средний бизнес, подавляя его своим равнодушием и необузданным эгоизмом, оголтелой жаждой прибыли.

И после синягинского торжества, где среди прочего вспоминали и о приметах былого времени, возбужденный Донцов не удержался, ляпнул жене про сложности своего бизнеса — разумеется, в мягком варианте, не упоминая об истинном драматизме ситуации, как бы с рельсов не сойти. Вера, тоже вдохновленная застольными дебатами, по-настоящему не врубилась в суть дела, ответила с безоглядным оптимизмом:

— Витюша, ты у меня сильный! А уж вместе, ты знаешь, мы все переможем. — И с разбегу, совсем-совсем не к месту вспомнила Бродского:

Когда так много позади

Всего, в особенности — горя,

Поддержки чьей-нибудь не жди,

Сядь в поезд, высадись у моря.

Но мысленно тут же осеклась. С ранних безотцовских лет мама, вероятно имея на то жизненные основания, твердила ей, что всуе никогда нельзя поминать недобрые приметы, поговорки, вообще любые горести. Так устроен этот лучший из миров, что они имеют свойство оборачиваться пророчествами.

У Веры аж сердце упало, сразу пошла на попятную:

— Извини, Витюша, за эту дурацкую присказку. Сама не знаю, чего она у меня с языка сорвалась.

Но слово было сказано.

Эта памятная перемолвка случилась уже после званого синягинского обеда. А утром той субботы Вера поехала в салон красоты, потом приоделась — неброско, но со вкусом, даже стильно и, как обычно, в гамме цветов российского флага. Ровно в два часа они с Виктором спустились к подъезду, где их ждала приземистая «тойота» от Ивана Максимовича. По городу, а затем по Новорижскому шоссе домчали до его загородной райской обители ровно за час. Встретила их Раиса Максимовна. На радостях хотела обнять Веру, но тут же слегка отстранилась, иронично воскликнув: