Клаус Хоффер - У бирешей

«Я пришел к вам по поручению комиссии, занимающейся оказанием временной помощи при реабилитации», — произнес он. «Что это такое? — он выдержал паузу и сам ответил на собственный вопрос: — Помощь при реабилитации — относительно молодая организация, возникшая в первой трети прошлого века, в то время, когда началась первая большая миграция бирешей, покидавших родные общины». Он сильно втянул носом воздух и уставился на меня сквозь стекла своих очков, как слепой. Все, что он говорил, было заучено наизусть. Посреди равномерного течения его речи иногда вдруг высовывались, в самых неожиданных местах, подобно руке утопающего, отдельные слова, произнесенные будто бы с неверным ударением. «Речь, стало быть, идет о помощи, призванной обеспечить реинтеграцию, — доносились до моего слуха слова крестного. — И цель ее состоит в том, чтобы обеспечить таким вот неопытным, вновь возвращающимся людям из рода бирешек, к которым относитесь и вы тоже…»

«Бирешек!» — повторил я так, словно желал указать ему на это слово.

«…и к которым известное время назад принадлежал и я, — безмятежно продолжал Люмьер. Его голос опять сделался громче. — Да, — воскликнул он, — хотите верьте, хотите нет, но и я тоже находился некогда в вашем положении!»

«И я тоже», — произнес я, вдавливая голову еще глубже в подушку.

«И я тоже, — повторил крестный, — когда-то без сна ворочался по ночам в постели и с дрожью спрашивал: “Неужели они явятся завтра снова? Что же уволокут они на сей раз?”»

Я приподнял руку, пытаясь защититься. Я видел, что стены комнаты разгибаются, а потолок разверзается. Сквозь трещину в крыше я смотрел вверх, в раскаленное, свинцовое, безветренное небо, которое, казалось, склоняется под собственной тяжестью, пригибаясь к земле.

«И мне тоже, — продолжал Люмьер, — чувство ответственности за судьбу вверенных моему покровительству людей…»

«…вверенных», — повторил за ним мой голос, «…часто всю ночь напролет не давало сомкнуть глаз. И я тоже…»

«И я тоже!» — воскликнул я.

«…в конце концов совершенно отчаялся и с сомнением вопрошал себя: “Выдержу ли я?”»

Я так и подскочил. «Ну и как вы? Выдержали?» — резко спросил я его.

«Нет, — спокойно отвечал крестный. Он взглянул на меня. Потом задумчиво посмотрел на сигарету, дымившуюся между его пальцами. — Но я, по крайней мере, с благодарностью принял протянутую мне руку!» — твердо произнес он.

«Эту вот руку? — крикнул я. — Вашу руку?» — и я снова упал на постель. «Сначала вы меня убиваете, — выговорил я слабым голосом, — а затем собираетесь меня спасать?»

«Мал-помалу!» — произнес Люмьер, похоже, испуганный моим поведением.

«Что?» — спросил я.

«Вам не следовало бы говорить таких слов, Мал-помалу!» — проникновенно произнес крестный. Он придвинулся ближе ко мне и взял меня за плечи. «Подумайте, Мал-помалу, — вы ведь позволите мне называть вас так?» — меня опять бросило в дрожь, и он мгновенно отдернул руки. «Поверьте мне, — сказал он затем, складывая руки на груди, — молодому человеку требуется помощь, он нуждается в помощи! На то и существует наша организация, чтобы оказывать помощь там, где она необходима!»

«Я не желаю вашей помощи», — сказал я и опять отвернулся в сторону.

Люмьер откинулся на спинку стула и какое-то время сидел неподвижно, словно съежившись внутри; по-видимому, он хотел прогнать то впечатление, какое произвели на него мои слова. «Все мы совершаем ошибки», — сказал он наконец.

Я посмотрел на него. В той позе, в какой он там сидел, приплюснув себя к старому, истрепанному сиденью, последнему в этом доме, причем глаза его беспокойно перебегали туда-сюда, а тело казалось сведенным судорогами, будто его свинтили и приколотили к стулу, — он выглядел столь же несчастным, как и сам стул. На левом его виске из-под волос показалась и поползла вниз по щеке, вдоль уха, капля пота, оставляя за собой тонкий след. Вторая капля покатилась по той же дорожке уже быстрее.

Крестный достал из кармана брюк салфетку и обтер ею лицо и затылок. Затем он опять принялся за свое. Теперь он запел, и его высокий голос, повторявший слова песни, напоминал чириканье.

— пел он. —

«Это одна из наших старинных народных песен, — пояснил Люмьер, — она называется “Несправедливое сравнение”. Моя любимая песня», — прибавил он.

«Я не желаю вашей помощи», — сказал я снова.

«Знаю, — отвечал крестный. Он опять достал из пачки сигарету. — Знаю», — повторил он. Даже сунув сигарету в рот, он продолжал мурлыкать мотив песни. Он закурил, сделал глубокую затяжку и необыкновенно долго удерживал дым в легких. Потом выдохнул его и раскашлялся. «Курение вредит моему моложавому голосу, утверждает врач, — хрипло прервал он сам себя. — Как говорится: из меня лают псы смерти».

Затем, без всякого логического перехода, он спросил: «Вы играете в шахматы?»

Крестный извлек из внутреннего кармана пиджака маленькие складные дорожные шахматы.

«Всегда ношу их с собой», — пояснил он, протягивая мне ящичек. Потом раскрыл доску, достал часть фигурок, остальные спрятал в карман брюк, а доску пристроил на плотно сомкнутые колени.

Продолжая беззвучно насвистывать мелодию песни (как часто делают шахматисты), он принялся втыкать фигуры в маленькие круглые дырки, по-видимому, выстраивая на доске какую-то комбинацию. Наконец нужный ему порядок был построен. Задача выглядела смехотворно легкой. Черные, которым предстояло ходить, были в слабой позиции; сделав за них ход, он еще ухудшил их положение, бессмысленно открыв коня; теперь играющий белыми мог безнаказанно его взять. Не обращая на меня внимания, Люмьер играл свою партию, и быстрота ходов доказывала, что он играл ее сотни раз.

«Цердахель уверяет, будто это я изобрел шахматную игру, — бросил он мимоходом, беря черного коня. — Слишком много чести! — черные вынуждены были пойти на размен слона. — Я самую малость способствовал распространению игры среди бирешей… — он сделал рукой отстраняющий жест, не отрывая взгляда от доски. — Но шахмат я не изобретал. Белые выиграли», — прервал он сам себя. Затем немного приподнялся со стула, чтобы сложить в карман оставшиеся фигуры, и посмотрел на меня. «Да я в них больше и не играю, — прибавил он, — играю только в шашки». Он смущенно усмехнулся, будто устыдившись неловкой шутки, сложил доску и покачал ее на ладони.

«Шахматы были изобретены не мною, — продолжал он, — а одним индийским торговцем слоновой костью более четырех тысяч лет назад. С Индийского полуострова они были завезены к персам, которые добились в этом искусстве успехов, в некотором смысле до сих пор никем не превзойденных. Хотя следует заметить, что персы, к сожалению, отклонились от первоначальной игры, которая принята и здесь, у нас. Вы вряд ли настолько хорошо ориентируетесь в этой области, но смею вас уверить, что индийская разновидность игры в шахматы и интереснее, и справедливее. Я всегда говорил, что игра в персидские шахматы, возможно, пикантнее, но, играя в них, чувствуешь себя более одиноким. Ну, да не важно. Индийские и персидские правила в основном совпадают: пешки всегда передвигаются по прямой, на следующее поле, а при первом ходе имеют право продвинуться на два поля; ладьи ходят по прямой, через любое количество незанятых полей, а офицеры — по диагоналям своего цвета, тем временем как кони перепрыгивают на два поля вперед, назад, вправо или влево и на одно поле в сторону, попадая на поле противоположного цвета. Что же касается короля, то от его сохранности зависит исход игры: если он больше не может сдвинуться с места, — Люмьер резко вытолкнул из себя эти слова, словно гневался на то, что вынужден объяснять мне правила игры, тем временем как где-то в другом месте, глядишь, угодил в опасное положение его король, — тогда ему “мат”, или он “meth”, то есть мертв! Король, значит, при каждом ходе перемещается на одно из окружающих полей. Кроме того, в привычной сегодня разновидности игры имеется королева, которая способна передвигаться и как офицер, и как ладья. В наших, настоящих индийских, шахматах ее нет. Поэтому у нас никто и не может обменять свою пешку на ферзя. Мы тут, в конце концов, не на базаре! — воскликнул крестный. — Неужели вы не понимаете? — раздосадованно спросил он. — “Истина дорого стоит”, — так у нас здесь говорится. А если вам нужна жевательная резинка, спросите у еврея напротив, он занимается меновой торговлей!»