Анатолий Жук - Бульвар

Со спокойствием бронзового идола, который чер­неет на площади Независимости, смотрел на все это Куль, рассуждая примерно так: будет течь — будет рушиться, а где рушится — там нужен ремонт, а на каждый ремонт выделяются деньги. Подсчет их (куда и на что затрачены?) не всегда можно сделать. Даже невозможно сделать. Затрачены на ремонт, и все...

Просто, легко и в духе времени. Как и все остальное, к чему Куль прикладывал свои старания — просто и легко.

И эту простоту и легкость он превратил в свой та­лант, в свою соловьиную песню достатка и процвета­ния. Его хлеб насущный всегда был с маслом, чего нельзя сказать про актерскую братию, да и многих других работников театра. Еле сводили концы с кон­цами. Не кормила их профессия. А вот Куля корми­ла. Он брал от нее все и даже больше. Но от этого «больше» уже тянуло криминалом. Однако сидел он на должности на удивление прочно. Никакие вы­ступления против него на собраниях, походы и пись­ма в министерство, не могли сместить его. Видно, где-то и кому-то он был нужен. Ходили слухи, буд­то столярный цех, который непосредственно подчи­нялся Кулю, изготавливал кухонную мебель для чи­новников из министерства. А как говорится — дыма без огня не бывает.

Но все же кое-что положительное Куль имел: гля­дя на него, я не хочу — мне даже страшно от такой мысли! — хоть как-нибудь быть похожим на него. Хотя чего там? Жизнь многолика!..

И в ответ на эту энергию разлада и разрушения приходилось выставлять свою: организовываться, тратить немалые силы. Вечная революция. Вечный бардак. А все мы их дети: без веры, без Бога.

Теперь антисилы собирались против Андрона. Собирались основательно, с очевидной надеждой на победу. В ход пускалось все: слухи, сплетни, угрозы, обещания, обман...

Куль процветал. Его талант авантюриста заго­рался красной звездой, звучал песней.

Художественный совет, который в скором време­ни состоялся, очень ясно выявил лицо большинства членов. Назвать это оппозицией нельзя, так как оппозиция всегда имеет за собой какие-нибудь объективные доказательства, уверенность — пусть даже ошибочную, наконец, обычную логику поведения. Ни первого, ни второго, ни третьего в этом на­падении не наблюдалось. Было только одно: убрать, стереть, затоптать Андрона. Это звучало в каждом выступлении кулевских сторонников. А их, как я уже говорил, на художественном свете было боль­шинство. Они выбрали для себя самую примитив­ную мерку в определении искусства: количество. И под эту примитивную мерку Андрон никак не под­падал в качестве достойного должности художест­венного руководителя. За пять лет он поставил толь­ко два спектакля. Второй — «Полочанка», даже еще был в процессе. Только его «Лорд Фаунтлярой» с не­изменным успехом собирал полные залы. Так что количество было выбрано не случайно. Как мерка — она на все сто против Андрона.

Была она против и относительно ведущих артис­тов. По мерке количества главное было то, сколько спектаклей актер сыграл за месяц, за квартал. А у них, ведущих, обычно две, три главные роли в вечер­них спектаклях, которые играются не так уж часто.

Одних актеров (обычно это актеры из андроновского меньшинства) за хорошо сыгранную роль всег­да отметят и заметят. Других же, из большинства ху­дожественного совета, старались не замечать, будто ничего такого не произошло. Признание приходило со стороны критики, от коллег из других театров, от зрителя. И закономерно то, что открытия соверша­лись одними и теми актерами. Редко кто новый за­являл о себе, хотя возможность проявить себя дава­лась каждому.

И это совсем не значит, что такую возможность имели актеры из других театров. Там мои колле­ги годами сидели на таких ролях, как «кушать подано». Многие так и не дождались своего дня. Одни оставили профессию, другие спились... И это те, тонко и остро ее чувствовали.

Но все же самые упрямые и постоянные в ней — серость. Они почти не пьют, не нарушают дисциплину, вовремя приходят на работу. Когда назначает­ся субботник — они обязательно будут. Нужно будет мыть окна — будут мыть, подметать пол — будут подметать, убирать туалеты — и это будут делать. Они от «А» до «Я» исполнят все поручения дирек­ции. Правда, все это уважительное старание — толь­ко вид. Им приказывают — они делают вид, что ис­полняют. Вот только нельзя делать вид, выходя на сцену. Тут — как на ладони, как в зеркале. До мело­чи виден полет твоей души, твоей фантазии и спо­собностей.

Есть искусство — и почти искусство. Первое — талантливый оригинал, другое — подделка, копия.

И чтобы сотворить первое, нужно владеть чем-то отметным, Божьим. Чтобы делать другое, достаточно вовремя приходить на работу.

Глаз и душа серости не отличает первое от второ­го, для них все одинаково. Для них все серо. И изме­ряют они количеством. И часто добиваются своего. Их много. Они агрессивные.

И здесь хочется отметить одно довольно обыч­ное, но важное обстоятельство: когда главный ре­жиссер выпускает из своих рук сильное, даже жес­ткое управление — все начинает рушиться в театре. Как грибы из-под мха вырастают серые, группиру­ются — и в атаку. Мутная вода — их стихия. Здесь можно и категорию важную выловить, и, не сделав ничего замечательного, даже звание хапануть. Де­мократическим большинством они проголосуют за любого «обиженного», рассуждая так: все мы рав­ны, и нечего давать звания только одним. На всех делить надо. По очереди. Выпустил Андрон бразды правления из своих рук. Выпустил незаметно, просто и легко. Вот и результат.

Художественный совет начался с того, что Андрон огласил повестку: первое — выдвижение кандидатов на президентскую персональную премию, другое — разное.

По первому вопросу он зачитал положение, где го­ворилось об условиях выдвижения кандидатов. В частности: выдвигались творческие работники за отлич­ный вклад в развитие культуры. Им устанавливается ежемесячная премия (сроком на один год) в размере тридцати тарифных ставок первого разряда.

Как камнем в лоб прозвучал размер премии. Воз­никла пауза. Каждый в уме подсчитывал сумму. Она впечатляла. Если перевести на доллары, то по­лучится примерно триста пятьдесят.

— Кого будем предлагать? — тихо и осторожно спросил Куницын.

Тишина.

— Леонид Юрьевич, чего вы молчите, вы как офи­циальное управляющее лицо театра — предложи­те, — обратился Куницын к директору.

— Я думаю, что здесь должен выдвигать главный режиссер, так как он работает с актерами.

Ситуация становилась пикантной. Брать на себя ответственность и выдвигать две или три кандида­туры — значит, вызвать недовольство почти всех ос­тавшихся членов труппы в свой адрес. Ведь каждый считал себя достойным получить эту премию. При­знаюсь, что и меня такая соблазнительно-гадкая мысль посетила. И я не мог от нее отбиться. Она тя­нула к себе, ломала мое слабое сопротивление. А в кабинете висела тишина.