Елена Сазанович - Циркачка

Я поднимался по лестнице ее подъезда, прижав к груди охапку ослепительно желтых одуванчиков. Я долго стоял возле ее квартиры, и мне казалось, что Капа вот-вот появится на пороге. Смешно сморщив свой конопатый нос. И рассмеется мне прямо в лицо.

– Где ты так долго пропадал, Паганини?

Я долго стоял, так и не решавшись позвонить в дверь. Впрочем, звонить было бессмысленно. Мертвым в дверь не звонят. Мертвые не открывают. И я сам тихонько приоткрыл дверь. И переступил порог ее дома, прижимая к груди желтые цветы. Для Капы… И я увидел Капу…

Дверь соседней комнаты была слегка отворена. И я увидел Капу. Она стояла в белом воздушном платье, которое я ей когда-то подарил накануне нашей так и несостоявшейся свадьбы. Капа! Мертвые не воскресают. Неужели я так устал за эту ночь. Неужели мое воображение превзошло всякие границы! Неужели я медленно схожу с ума. И я со всей силы зажмурил глаза. Так и не пошелохнувшись. И вновь их открыл. Нет, это не видение. Она по-прежнему стояла в белом платье, облизывая свои губы в шоколадных конфетах. Нет, это не видение.

Она взмахнула тонкими руками, как крыльями. И рассмеялась. Так весело. Что у меня на глазах выступили слезы. Нет, это не видение. Это Капа.

В комнате я увидел людей, смеявшихся ей в ответ.

– Я считаю, что моя первоапрельская шутка удалась на славу, – выкрикнула Капа сквозь смех, душивший ее.

– Это самая удачная шутка из всех, которые ты умудрилась придумать, – смеялись возбужденные голоса.

– И как тебе удалось убедить газетчиков напечатать это объявление.

Капа сладко потянулась.

– Их не надо было убеждать. Они так же, как и вы поверили в мою смерть.

Я усмехнулся побелевшими губами. Да. Это не видение. Не навождение. И не карнавал мертвецов. Это просто Капа. Мне стоит только пошире приоткрыть дверь. И я мгновенно погружусь в новую жизнь. Нет, вернусь к старой. Стоит только пошире приоткрыть дверь. И вдохнуть запах дыма ее рыжих волос. И сразу же почувствовать как погибают под нами цветы. И узнать страх высоты. И непосильного желания. Стоит только пошире приоткрыть дверь. Ведь еще ничего не поздно, ничего не поздно изменить в жизни. Исправить. Ведь все есть для этого. И рыжеволосая девочка с янтарными глазами. И моя сумасшедшая музыка. И наша любовь. Стоит только приоткрыть дверь…

Но я осторожно закрыл за собой дверь. Она предательски заскрипела. И я, испугавшись, бросился бежать по лестнице. И только тогда заметил, что в моих руках не ослепительно желтые одуванчики, а засохшие почерневшие стебли, оставшиеся от них. Как ты всегда все умела испортить, Капа. А я, идиот, как всегда поверил. И наш ребенок. Даш так и народившийся ребенок, Капа. Был ли он вообще? Не твоя ли это очередная выдумка, очередная идея украсить наш мир, сделать его похожим на сумасшедшее колесо. В котором мы всегда вертелись. Капа, как ты всегда все умела испортить. И я словил себя на мысли, что очень жалею, что она так и не умерла. Что мне так и не пришлось познать горечь трагедии. И не познать сладость своей вечной вины.

Напротив. Жизнь словно насмехалась надо мной. Предоставив вдруг право выбора. И я внезапно почувствовал себя страшно старым. Я вдруг почувствовал сеть морщин, изрезавших мое лицо. Я вдруг почувствовал тяжесть седины, давящей на мои виски. И мне захотелось бежать. Мне захотелось закрыться в своей маленькой комнате. Спрятаться головой в своих непробиваемых стенах. И чтобы – никаких всплесков. Никаких взлетов. И никаких падений. Никаких истерик. И никаких миражей. И никакой высоты. И никаких погибающих желтых цветов.

Мне захотелось покоя. Я вдруг вспомнил, что со вчерашнего вечера ничего не ел. И мне до тошноты захотелось жареного картофеля. Которые так искусно и неповторимо готовит моя любимая жена Валя. Мой белый домашний котенок. Как она наверное волнуется. Ведь я впервые за долгие годы нашей совместной жизни не ночевал дома. Дом… Домой. И я выскочил на улицу. И глубоко вдохнул воздух весеннего утра. Как хорошо… Дом… Мои родные стены… Мой родной запах… Мой сын-оболтус… Домой…

И неожиданно я почувствовал на себе чей-то взгляд. Пронзающий меня насквозь. Он добирался до самого сердца. Так умела смотреть только Капа. И я понял, что она смотрит в окно. В белом платье, которое я подарил ей ко дню нашей так и несостоявшейся свадьбы. И ее глаза. Два круглых янтарика. С удивлением, мольбой, и, конечно, любовью пытаются меня остановить. И остаться со мной навсегда.

Только бы не оглянуться. Только бы не оглянуться. И я, чтобы не передумать стремглав бросился прочь от ее дома. Наконец-то поняв, что эта первоапрельская шутка предназначалась для меня. Нет, Капа. На сей раз она тебе все таки не удалась…

На углу дома я купил три свежие гвоздики, на которых еще сохранились капельки утренней влаги. Я вспомнил, что уже тысячу лет не дарил цветы своей любимой жене Вале. Мне захотелось ей сделать приятное. И я вспомнил горьковатый вкус жареного картофеля (при чем тут порох ночных звезд? при чем тут горечь обветренных губ?). Я вспомнил горьковатый вкус жареного картофеля. И моя голова закружилась (при чем тут страх высоты?) И я улыбнулся. И чувство голода (какие, к черту, другие чувства!) ускорило мои уверенные шаги к дому. К любимым стенам. К родным запахам.

И кто в конце концов сказал, что моя жизнь так и не удалась. Если этого никто не может знать наверняка…