Александр Торин - Дурная компания

Широкая асфальтовая дорога течет мимо одинаковых зданий, напоминающих грибы, выросшие после дождя. Здания эти похожи на упаковочные коробки, в которых кто-то проделал отверстия для окон и застеклил их темным стеклом. Большинство коробок пустуют — компании разоряются одна за другой и уезжают из райского уголка в более скромные и дешевые штаты Америки. Процветает только религиозный центр, в избытке производящий туманное облако проповедей. Второй процветающей фирмой в округе является компания Пусика, которая, в отличие от проповедников, производит вполне осязаемые предметы материального мира.

Я мысленно возвращаюсь к той цепи событий, которые привели меня в эту странную точку жизненного пространства и времени. Начиналось все хорошо, но когда же впервые у меня в груди и в желудке возникло странное посасывающее тревожное чувство, которое, наверное, возникает в роковые моменты судьбы, засасывающей тебя в водоворот событий, которые ты уже не в силах изменить, и только подсознание отбрасывает смутную тень из будущего на действительность и шепчет тебе: «Берегись, берегись, берегись…»

Огромный, не вполне чистый, трясущийся автобус, совершенно не соответствующий представлениям бывшего советского человека о загранице, а тем более о цитадели империализма и крупнейшей и богатейшей стране Запада, вез меня с центральной автобусной станции Манхеттена в аэропорт имени Кеннеди. По представлениям моей юности, прошедшей под сенью марксизма-ленинизма, такой автобус мог передвигаться только где-нибудь в африканской стране, вставшей на осознанный курс социалистического строительства и утилизирующей отрыжку прошлых ошибок в виде доставшегося в наследство от колонизаторов проржавевшего допотопного средства передвижения человеческих тел с сиденьями черными от пота и грязи тысяч перевезенных им аборигенов.

За рулем автобуса сидел сморщенный китаец, почти совершенно ничего не понимающий по-английски и, казалось, умеющий произносить только названия остановок, да и те с жутким акцентом. Совершенно непонятно было, каким образом он умудрялся управляться с огромной рычащей неповоротливой махиной, набитой разношерстной публикой — лопочущими японцами, слегка помятыми, но не утратившими остатки лоска туристами из Европы, совершенно бандитского вида группой странных мужчин, молчаливых, в грязных одеждах и подозрительным образом не имевших абсолютно никакого багажа. В соседнем ряду сидели веселые старушки в кружевных белых воротничках, замотанные в длинные серые платья, и православный, невесть откуда взявшийся поп с круглым, довольным и лоснящимся лицом, похожим на свежевыпеченный блин.

Автобус несся среди нагромождения дорог, автострад, неприглядных, даже жутковатого вида домов красного кирпича, по совершенно разбитой дороге, лавируя между громадными выбоинами в асфальте, иногда попадая в них, причем при каждом таком ударе раздавался жуткий скрип и скрежет, и я внутренне сжимался, ожидая что проржавевшие конструкции развалятся и мы никогда уже не доедем до аэропорта. Но сморщенный водитель был виртуозен и не прошло и получаса, как копошащееся чрево грязной железной коробки было вытряхнуто у дверей аэропорта.

Я вошел в просторный и ярко освещенный зал, прошел регистрацию и оказался среди пассажиров, ожидающих самолета голландской авиакомпании, отлетающего в Амстердам. Мое тело совершало странные и довольно-таки нелогичные перемещения в пространстве. Три десятка лет моя физическая оболочка прочно проживала в Москве, правда, в последние годы совершая недолговременные и относительно недалекие вылазки на Европейский континент. Затем под влиянием внешних и внутренних обстоятельств она перенеслась в Израиль. В текущий момент современные средства передвижения помогали мне совершить странный и, на первый взгляд, совершенно бессмысленный виток в пространстве: улетая из Америки, я возвращался в Москву, оттуда улетал обратно в Израиль, и все это для того, чтобы вскоре снова улететь в Америку. Если бы я тогда знал, что в результате этого сумасшедшего витка, покрывающего больше половины нашего маленького голубоватого шарика, я вернусь в маленькое подобие огромной России, перенесенное на американский континент, все происходящее окончательно потеряло бы всякий смысл и тем более рациональное содержание…

Объявили посадку, и хорошо одетая толпа, пахнущая по — европейски французской косметикой, дорогим табаком и кожей, журча полилась сквозь небольшой коридор к огромному Боингу, светящемуся огнями, сверкающему крахмальными белыми салфетками и улыбающемуся приветливыми улыбками молодых, светловолосых и неправдоподобно опрятных стюардесс. Толпа как будто заворчала от удовольствия и принялась рассаживаться в креслах. Холеные бюргеры в шерстяных костюмах, с запонками, галстуками, усами, вызывающие в памяти детские книжки с изображениями буржуазии и господ, среднего возраста дамы в элегантных костюмах с косыночками на шее, более демократичного вида молодые парни, все как один высокие, в ослепительно белых кроссовках и голубых джинсах, светловолосые нордические девочки с рюкзаками, строгие американские бизнесмены с портативными персональными компьютерами, несколько японцев в одинаковых голубоватого цвета костюмах, галстуках и черных лаковых ботинках, все они устраивались на своих местах, журчала иностранная речь, а за окном светился разноцветными огнями огромный аэропорт. Тихо шумели турбины Боинга, опрятные стюардессы сновали между рядами, и вот огромное тело лайнера стронулось с места, покружилось между ангарами, взревели турбины, и земля мягко и незаметно унеслась вниз. В иллюминаторе засветилось, чуть мерцая, море цветных огней, огромные небоскребы уплыли из вида, и внизу расстелилась черная холодная мгла Атлантики.

Мягкий убаюкивающий свет, мерный шум моторов, горячий обед и бокал коньяка настраивали на вечерний отдых и предвкушение встречи с родителями, которых я не видел уже несколько лет, и с семьей, по которой я уже успел соскучиться. Жизнь была прекрасна, тем более что впереди меня ожидали новые впечатления, просторы и заманчивые перспективы. Только странное чувство тревоги, почему-то поселившееся у меня в груди, изредка сдавливало дыхание, и на душе становилось как-то тоскливо. Какие-то неясные образы, какие иногда бродят в сознании после кошмарных снов, как тени, передвигались перед глазами. Я посмотрел в иллюминатор на едва видное в лиловой тьме крыло Боинга, закрыл глаза и мысленно вернулся на три недели назад…

Три недели тому назад я еще находился на берегу океана в знаменитой долине, зеленой и залитой солнцем несмотря на зимнее время. Долина эта являлась мировым центром электронной промышленности и средоточием известных американских университетов. Настроение у меня было хорошее, я только что сделал успешный научный доклад и выслушал поздравления коллег. Моя научная карьера, оборванная хаосом, воцарившимся в России, и вознобновленная практически с нуля на берегу Средиземного моря, казалось, начинала свой новый виток.