Виктор Ремизов - Кетанда

— Совсем рядом уже, — зашептал он неожиданно для самого себя.

— Тихо, тихо, я скажу, — Леха, не отрываясь, следил за гусями и, казалось, был спокоен. Только указательный палец нервно поглаживал спусковой крючок.

— Да блин… — Петька готов был вскочить…

— Тихо, еп… — зашипел Леха.

Но какая-то дурная сила уже вытолкнула, вынесла Петьку во весь рост. Гуси шарахнулись в сторону. Он приложился, поймал на мушку переднего и нажал спуск. Гусь не дернулся. Петька судорожно выстрелил еще раз. Большие, огромные птицы невредимые уходили в сторону и набирали высоту. Петька обернулся на Леху. Тот стоял, опустив ружье, и чуть растерянно и недобро глядел на Петьку.

— Ты что? Не стрелял?! — спросил Петька, видя уже по Лехиному лицу, что что-то не так, но ему было не до Лехи — так его трясло. — Блин, как же я промазал, они же вот были…

— Слышь, Петь, я же просил — стрелять по моей команде? — Взгляд у Лехи был чужой и неприятный.

— Да-а, — растерялся Петька, — вот же они были — десять метров, что же тут.

— Какие десять, они просто большие! Я же тебе все объяснял! А если бы сбил? Куда бы он упал? В камыши! Ты чем слушал?! Ты что за осел-то вообще?! — Леха сел на корточки и взялся за бутылку.

— Ну ла-а-дно. — Петьке уже и хотелось повиниться, но Леха прямо его отчитывал как какого-то своего работника, и он нахмурился и добавил в тон Лехе, а скорее поперек ему: — Не корову проиграли!

Леха отпил из бутылки. Заткнул пробку. Не из-за гусей досадно было, но оттого что Петя, обо-срав ему стрельбу, еще и настаивал на чем-то. «На чем он может настаивать? — презрение поднималось в Лехиной душе. — Привезли, ружье дали, гусей приманили… корову… да у тебя ее и не было никогда, чтобы проигрывать…»

— Это хорошо, что ты такой умный, Петь, — он посмотрел на Петьку, но тот стоял отвернувшись. — Только лучше тебе детей к школе одеть было бы во что. — Леха говорил отчетливо, с паузами, пренебрежение сквозило в каждом слове.

Петька не очень понял, как это все связано, но обидно стало.

— Перебьются, — буркнул нарочно небрежно, и почему-то стало еще обиднее — он уже злился, что растрепался вчера по пьяни про свои дела — даже захотелось взять да и уйти сейчас отсюда. Он посмотрел на воду, как будто примеряясь.

Они стояли рядом, по-другому там и не встать было, и смотрели в разные стороны. Леха прикуривал. Он, конечно, чувствовал, что перегнул палку. Но быстро остановиться не мог, отвык уже, чтобы перечили. Как был Петя туговатый и упертый, так и остался — хоть кол на башке теши. Рыбы нахарил как куркуль…

А Петька рассеянно думал про своих пацанов, которых «к школе одеть не во что»… Это я у него денег собирался спросить, вот и… Петька готов был удавить самого себя. Как будто предал своих мальчишек. И ладно бы правда, а то — одеты нормально. Друг за другом, конечно, донашивают, но… что ж тут. Да и любят они братнины вещи. И друг друга любят. Он вспомнил их живые рожицы, и на душе помягчело. Подумал, что все равно скоро к ним вернется, и все будет нормально. Надо было полки книжные доделать, теперь спотыкаются через них… А может, Сашка с Петькой доделают. Он представил, как они возятся, и ему ни с того ни с сего совсем радостно стало. Он даже нечаянно улыбнулся.

— Ты знаешь, Лех, ты… это… Если хочешь, я вообще не буду стрелять… — Петька сел на лавочку, щеки у него все же горели, он посмотрел на Ле-хин коньяк, подумал о чем-то, но потом взял бутылку и отпил как следует. «Все-таки Леха изменился, — подумал с горечью. — Все меняется. Он, конечно, и раньше был такой… организованный, но что дергаться-то? Ладно у кого нет ничего, но у него же все есть, что он такой нервный…»

А солнце садилось. Оно было оранжево-красное, сочное, утонуло уже наполовину в камышовых полях, и все небо в той стороне было нежное. Тихо-тихо было. Лишь временами всплескивалась, нарушая гладь воды, мелкая рыбешка. Низко, мелькая среди метелок тростника, пролетела стайка чирков в поисках ночлега, крякухи призывно заблажили из камышовых дебрей. Начиналась вечерняя зорька.

И тут прямо у них над головой раздался резкий, сиплый гусиный крик. Петька замер, а Леха мгновенно развернулся, подхватывая ружье, вскинулся и, почти не целясь, выстрелил. Что-то тяжелое шлепнулось об воду сразу за их колком. Петька вскочил, не веря своим ушам. На поверхности, распластав крылья, качался здоровенный гусяра.

— Ну ты даешь! — совсем по-детски восхитился Петька. — Я бы точно не успел. Да я и не понял, что это гусь.

— Тихо, тихо, — Леха, пригнувшись, наблюдал что-то сквозь камыш, — приготовься, партия заходит. — Он включил манок и перезарядил ружье.

— Где… где они? — Петька не видел гусей.

— Вон, над камышами. Прямо на нас идут.

И Петька увидел. Шесть гусей, увеличиваясь на глазах, наплывали на их укрытие, едва шевеля крыльями. У Петьки опять, как и в первый раз затряслись руки, он весь сжался и ждал Лехи-ной команды. И вот, когда гуси уже были почти над их скрадком и Петька не слышал ничего, кроме стука собственного сердца, Леха тихо сказал: «Давай!» Петька вздрогнул, встал, непослушными руками выловил на мушку ближайшую птицу и дважды выстрелил. Гусь камнем упал в воду, подняв тучу брызг. Петька не слышал, стрелял ли Леха, глянул на него дурными, счастливыми глазами, спросил:

— А ты убил?

— Двух.

— Вот, блин, Леха, ну здорово! — Петька неуклюже облапил Лешку.

— Ну вот. Видел?! Все как надо. Доставай коньяк. — Леха улыбнулся.

— Бляха-а! — Петька потянулся за бутылкой и чуть не свалился в камыш, у него все тряслось. — Как они налетали! Я прям одурел от страха. Трех гусей долбанули!

Петька радостно шарил рукой бутылку, а сам уже видел, как привезет домой пару, а может, и больше гусей, уток и хорошей рыбы. Войдет в их маленькую прихожку с большим рюкзаком… А вечером с пацанами будет рыбу солить, а Светка гуся жарить…

Через час у них уже было девять гусей, и Леха, тревожно поглядывая на быстро темнеющее небо, предложил сматываться. Петька даже растерялся — гуси еще летали, и их можно было стрелять, но Леха начал собираться.

— Надо до темноты найти дорогу обратно. Да и хватит уже, куда нам их. Приедем, шулюм сварим, посидим как люди…

Он вытолкнулся на чистую воду. На камышовой кочке кулас стоял крепко, а тут опять закачался, заелозил плоским дном, но Леха не обращал внимания, торопился, гонял лодку между битыми гусями и пару раз черпанул воды. Когда они кое-как всё упихали, стало совсем темно. Петька посветил фонариком — кулас здорово притонул, до бортов осталось меньше спичечного коробка.

Тихо было. Только рыба плескалась, да время от времени какая-то птица протяжно кричала. Леха аккуратно толканулся вперед. Черно было кругом — ничего не видно. Кулас тяжело вздрагивал, когда Леха заносил шест, а потом сзади вытягивал его из ила. Петька сидел смирно, как школьник, старался держать равновесие, ему казалось, что он просто на фанерке сидит, которая лежит на поверхности и почему-то не тонет, и достаточно одного неловкого движения, чтобы она наискосок пошла на дно. Он осторожно опустил руку за борт — вода была не очень холодная.