Виктор Ремизов - Кетанда

— Петька, — заорал радостно, — здесь проход!

— Чего?

— Здесь мы ломились, — Леха шел к куласу. — Если бы не утонули, ни за что не нашли бы.

— Может, я пешком пойду, все равно мокрый.

— Да ты охренел? Далеко еще! Да и идти тут. С меня один носок уже сполз.

Они вылили воду, залезли в кулас и вошли в камыши. Проход был хорошо виден. Леха ждал, что они выйдут в большое лотосное поле, по которому надо будет забирать направо, но вскоре перед ними открылся маленький, холодно сияющий в лунном свете ильмешок, которого Леха опять не помнил. Они проплыли вдоль его камышовых стенок. Прохода не было. Коньяк уже не согревал. Шест начал покрываться ледком.

— Так. Мы сейчас по нашему следу шли? — заговорил вслух Леха. — По нашему! Хотя, конечно, может это и чей-нибудь… но это не важно, все равно в большую протоку приведет, а там я найду. Единственное, там глубоко очень. Давай держись, я слезу и руками поищу.

— Д-давай лучше я, — предложил Петька, — я все равно з-з-амерз как бобик.

— Не-не, держись, коньяк пей, я сейчас. — Леха аккуратно сполз с куласа и пошел вдоль камыша. Он прошел довольно много, щупал руками, но прохода не было — везде были нетронутые, тугие, шершавые стебли.

— Петьк! А мы откуда сюда пришли? — крикнул в темноту.

— Что?

— С какой стороны пришли…

— Вон… Слушай, Лех, я, кы-кажется, вижу п-п-роход. Вон он что-ли?..

— Где?

— Да вот, п-прямо нап-п-ротив. У, ё-мое, я з-з-замерз!..

Они вышли в знакомые места и, когда до лодки оставалось метров сто пятьдесят—двести, Леха поскользнулся на обледеневшем дне, хлопнулся со всего маху в воду и перевернул кулас. Они уже здорово замерзли и с трудом разобрались с кула-сом. Леха залез.

— Слышь, — стуча зубами сказал Петька, — не полезу я больше. Так дойду. Бутылку только дай. Куда идти?

— Вот так, к-кажется, — Леха тер руки. — Все время п-прямо иди. За теми камышами уже катер должно быть видно. Если что — ори!

Он оперся на шест. Пустой кулас заскользил легко.

Когда Петька подошел к лодке, под тентом уже горел свет, слышно было, как шумит примус. Леха голый стоял на носу, отжимал и раскладывал одежду.

— Давай, П-п-етруха, п-прибавь шагу, — орал он, весело дрожа и изгибаясь всем телом, — сейчас лечиться станем.

Они переоделись в сухое, наладили закуску и хорошо посидели. Полтора литра прибрали. Под тентом было тепло. Пили водку заслуженно, всласть, с настроением. Орали громко, перебивая друг друга, вспоминая, как кувыркались. Радовались, что выбрались из полной задницы. А могло ведь и не получиться.

Петька вылез из-под тента по малой нужде. Оперся коленками о борт. Его уже здорово покачивало. Луна была яркой, и лодка, и тростник отбрасывали тени, и все вокруг было хорошо видно. Петьку передернуло от холода.

— Но ты, Леха, молодец, я ведь не поплыл бы. Я там бы остался. Пересидел как-нибудь в камышах. — Петька с удовольствием полез обратно в тепло.

Леха спал, прислонившись к тенту. Посапывал. Петька взял недопитый стакан и внимательно посмотрел на Леху.

«Все-таки странно, что Светка меня выбрала, — подумал он ни с того ни с сего, — на ее месте я бы тогда за Леху пошел, и это было бы правильно…» Он тяжело, пьяно вздохнул. Ревностью, жалостью кольнуло. Но не к Светке, а к судьбе, что ли. «Э-э, — Петька допил остатки водки, — все бабы дуры. Даже такие красивые…»

Он почему-то рад был, почти счастлив был, что не стал просить денег. А вдруг бы Леха не дал? Он представлял себе это, и перед ним был уже другой Леха. Да нет, дал бы. Какой он был, такой и есть. Дал бы, конечно. Но. Петька сбился с мысли. В общем, правильно, что не спросил.

Он убрал со стола и начал стелиться. Он любил всех. И Леху, и Светку. И по ребятишкам уже соскучился. У него их было трое. Сашка, Петька и Андрюня — весь в папуню. «Интересно, чего у Лехи-то детей нет… — думал Петька рассеянно, — может, не получается…»

Он постелился, растолкал Леху, они залезли в спальники и захрапели. Примус оставили на слабый огонек. Чтобы теплее было.

Данилов проводил городских охотников. Сидел на базе за длинным столом с остатками закуски, грязными тарелками и рюмками и считал деньги. Получилось хорошо. Охотники сбраконьерили, завалили лося сверх лицензии и, задабривая охотоведа, отсыпали щедро. И еще в придачу половину этого лося оставили. Данилов сидел довольный и лениво раздумывал, что с этим левым лосем делать, но решение уже, конечно, было, — о браконьерстве, кроме Сашки, никто и не знал, а мясо можно будет отвезти завтра в ресторан. Он прислушался — Сашка уже разрубил и, видно, ушел — не слышно было его во дворе.

Данилов сложил деньги и засунул в прореху за подкладку ушанки — раньше, когда только начинались эти коммерческие охоты, он серьезно побаивался, вот и осталась привычка, но тогда и денег было немного, а теперь с трудом лезут. Он мысленно доложил их в свою кубышку и подумал, что надо бы уже купить лес на новую базу.

Хороший был человек-то, Данилов. Добрый, в общем. В работе умелый, в компании веселый, и рассказчик не последний, когда в настроении, конечно. И в лесу всё как свои пять пальцев знал. Настоящий охотовед. Не зря Николаич, помирая, его на свое место поставил. Все, кто в районе к охоте отношение имел, уважали его. Может, за что и недолюбливали, но уважали.

Новую базу — не такую, как эта казенная развалюха, а свою собственную, красивую, на берегу озера, он задумал строить два года назад, но все не начинал. В их райцентре работы толком не было, и завистников на его «бизнес» хватало. Все что хочешь могло быть, и налоговая могла заинтересоваться, но, главное — перед людьми почему-то было неудобно.

В кухне Наталья мыла посуду — тарелками гремела в тазу. «Эта своего не упустит, — не без раздражения подумал Данилов, не любил он ее грешным делом, — специально осталась, чаевые с городских собрать. „Блинков-то, блинков-то в дорогу возьмите!“», — передразнил ее про себя. Он нанимал Наталью, когда приезжали охотники или рыбаки, готовила она так себе, даже, наверно, и плохо, но и денег много не просила. В дверь тихонько постучали. Данилов глянул на стол, не осталось ли где бумажек с расчетами.

— Василий Андреич, — Наталья приоткрыла дверь и заглянула в горницу. Лицо некрасивое, дряблое с большой бородавкой на щеке. Глаза скосила в угол куда-то выше него. — Денежку-то не заплотите?

Данилов застыл на секунду, потом наморщил лоб, как будто она отвлекла его от каких-то серьезных мыслей, и отвернулся в темное окно. Наталья отлично знала, что мужики только что рассчитались, но денег за подкладкой лежало слишком много, чтобы она их видела.

— Деткам успею че-нить купить в ночном… — пропела она, как бы извиняясь, но и с явным нахальством, будто бы намекая на эти его деньги в шапке. И детей даже приплела…