Лебедев Andrew - New-Пигмалионъ

И уже собирался садиться в свою "мазду" и уезжать, но вдруг услыхал голос официантки.

– Вы забыли.

Она протягивала Дюрыгину забытую Людмилой сумочку.

– Спасибо.

– Это ваша жена? – спросила официантка – Нет, знакомая, вот попросила приехать на аварию, помочь.

– А я вас вчера утром на радио в Останкино видела с Ирмой Вальберс, – сказала официантка.

– А-а-а, то-то я думаю, что ваше лицо мне знакомо.

– Вы там кофе пили – А вас как туда занесло? – поинтересовался Дюрыгин – А я за призом приехала на радио "Москва-Сити-Эф-Эм" – Ага, это вас объявляли, я слышал, две кружки в виде задниц – Точно…

Возникла неловкая пауза.

Надо было уже вроде бы как и уезжать отсюда, но что-то недосказанное, что-то недоделанное удерживало Дюрыгина.

– А знаете, – дрогнув голосом вдруг сказал он, – а знаете, не хотите со мной встретиться еще разок?

– Как? – спросила девушка, подняв на Дюрыгина полные удивления глаза.

– А приезжайте завтра на телевидение, попьем кофе, я вам студии покажу, а потом пообедаем вместе.

– Вы не шутите? – спросила девушка – Нет, не шучу, – сказал Дюрыгин, – даже вот что, вы не приезжайте, я сам за вами заеду, давайте адресок и номер мобильного телефончика.

– Да вам неудобно будет, я в Новогиреево квартирку снимаю с подругой.

– Ничего, вполне удобно.

Из кармашка форменного фартучка девушка достала дешевую шариковую ручку.

– Где написать?

Дюрыгин достал портмоне, вынул две свои визитки. Протянул их девушке. На обороте одной она написала свой номер, другую с мимолетной и очень милой улыбкой оставила себе.

– Агаша, – прочитал Дюрыгин, – странное имя какое и редкое.

– Так родители назвали, в честь Агаты Кристи.

– Хорошее имя могло бы быть для ведущей телешоу.

– Шутить изволите – Я сказал только то, что сказал И потом он все же сел в машину и уехал, оставив девушку Агашу в смятении души.

Натаха Кораблева ничуть не была смущена требованием Джона притаранить справку из КВД, причем не паленую, а из государственного кожно-венерического и свежую, не просроченную. С печатью.

– Это нормально, – решила Натаха, отправляясь на улицу Вальдека Роше дом три, – Агашка в своё кафе подобные справки по четыре раза в год таскает, и ничего.

С Агашкой, кстати говоря, контакта теперь больше не было.

Натаха попыталась пойти на мировую, проставилась вечером тортиком и бутылкой испанского вина, но Агашка проявила гордость и фыркнув, отправилась в ванную и спать, оставив Натаху на кухне наедине с ее испанским полусухим.

Наверное, съедет теперь.

У них, правда говоря, квартирка оплачена аж до сентября, но с Агашки станется, она деваха упрямая, наплюёт на деньги и когда найдет себе новую хатку и компаньонку, съедет обязательно.

Обиделась.

Подумаешь!…

Не понимает, что жизнь такая, здесь кто не успел, тот опоздал.

А если бы Агашка в тот день не пошла бы на работу, а вместо Натахи позвонила бы Джону?

Джону то Агашка сильнее понравилась, от верного глаза Натахи и от ее чуткого носика такое не скроешь! Вон как Джон на Агашку глядел – пялился, на груди и ниже прям рентгеном сарафан просвечивал-высвечивал. Так что, если Джону пришлось бы выбирать из них двоих, Натаха наверняка оказалась бы в пролёте.

Жизнь такая.

Кто смел, тот и съел.

Так что, Натаха ничуть не сожалела о том, что потырила у Агашки визитку с телефоном.

На ее месте так бы каждая поступила.

А если не поступила бы, то значит дура.

А дурам так и надо, пускай сидят себе в своих ларьках и кафушках, ишачат на Тофиков и Рафиков, а к тем, кто посмелее, к тем и удача рано или поздно обязательно попрет. А к тем, кто посмелее, к тем обязательно рано или поздно подойдет их Джон с телевидения.

И здесь уже никаких дружб, никаких обязательств перед подругами быть не должно.

Надо зубками и коготками драться за свой счастливый билетик.

Это как в корзине со слепыми котятами.

Котятки друг-дружке никогда не уступают, здесь кто первый к кошкиному – мамкиному соску подобрался, тот и сыт. И никто его добровольно не уступит.

Оставила в КВД пятьсот рублей за то, чтобы пройти по укороченной очереди.

Теперь надо было бы с девчонками поболтать – обсудить – перетереть про Джона и что они о нём и его дачном проекте думают.

Новых товарок звали Света, Мила, Таня и Роза.

Все, как и Натаха – на Москве приезжие.

Кто откуда.

А Роза больше других Натахе понравилась.

Она какая-то южная, не славянская.

Лицо смуглое, фигура – ни жиринки, подтянутая, стройная от природы.

Попка кругленькая, обтянутая черной мини-юбкой.

Ножки длинные, на каблуке стоит и идет, как профи на дефиле.

Волосы черные, не крашенные, распущены вниз по спине.

А губки маленького рта по детски разлеплены, обнажая брильянтовый блеск влажных зубиков.

Залюбуешься.

Набрала мобильный Розы.

– Розка? Это Натаха, ну Натаха, что на проекте у Джона… Ты это, ты справку из КВД достала? И я только что вот оттуда тоже иду… Может встретимся? Давай на Лубянской наверху! На выходе к Детскому миру. Через час. А там пешком до Тверской дойдем, посидим в кафе, кофейку попьем, покурим, поболтаем…

Покуда мимо Охотного ряда до Тверской шли, к ним пять раз разные вязались.

Розка эффектно смотрится.

Просто обложка журнальная, а не подруга.

И Натаха с ее светлыми волосами на фоне смуглой темноволосой Розы выгодно заиграла своими статями.

Пару раз какие-то студенты приставали – ну их! Нищета… Кофе даже не предложат, потащат гулять на Ленинские горы, а потом в общагу – трахаться нахаляву.

Раза три сигналили им из останавливающихся "мазд" и "лексусов". Нерусские. С золотыми зубами.

У этих деньги есть, эти и угостят. Но с ними опасно, завезут, а потом еще и живой не выберешься. Это они с Агашкой еще в первый год знакомства с Москвою проходили.

Дошли до Пушки, перешли по подземному переходу, а там дальше, не доходя до Маяковского, зашли в кафе, что примыкает к салону красоты.

Взяли мороженого, свежей голубики и кофе с молоком по итальянски.

– Розка, а ты где живешь?

– Я снима-а-аю, та-а-ам, – Розка махнула рукой, – на Юго За-а-ападе…

Она говорила нараспев, протягивая гласные. И голосок ее детский, но слегка хриплый, как у простуженного ребенка, содержал в себе особенный привкус какой-то ее сильнейшей внутренней сексуальности.

Роза говорила и при этом не смотрела на собеседницу, глаза ее – огромные, темные, почти черные, усиленные краской на длинных ресницах, блуждали вправо и влево, а рука, а гибкая кисть руки Розы с длинными пальчиками, изящно шевелила ее волосы.

Натаха так не умела.

Не было у Натахи такого блеска и такого умения держаться.