Лебедев Andrew - Орёлъ i соколъ

Император боится только расстройства своего желудка за обедом…" Но товарищ Лю не боялся и расстройства желудка.

Товарищ Лю ничего не боялся.

После того, как господина Ходжахмета катали на гребных лодках по волнам Желтой реки, их ждал обед, состоявший из блюд традиционной "Утки по Пекински", а вечером они вместе с господином Ходжахметом должны были посетить Пекинскую оперу..

– Как жаль, дорогой господин Ходжахмет, – прижав руку к груди с улыбкой сказал товарищ Лю, – как жаль, что по вашей вере и вашим уважаемым мною обычаям, вы не можете попробовать рисовой водки и кислого ржаного пива, подаваемых моими поварами к блюдам Утки по Пекински, но я из чувства солидарности тоже не стану сегодня пить рисовую водку, заменив ее простой водой.

– Я ценю вашу участливость, господин Лю ден Лао, – отвечал Ходжахмет, – и когда вы будете у нас в Багдаде с ответным визитом, я тоже обязательно откажусь от какой-нибудь из своих привычек.

– От ночи с тремя наложницами, – по-китайски шепнул сзади товарищ Ван Хэ, полагая, что переводчик не станет переводить на арабский эту его реплику.

– В интересах Поднебесной не отказываться, а приобретать, – сказал товарищ Лю ден Лао со своей неизменной исполненной мудрости улыбкой, – мы не станем ни от чего отказываться, господин Ходжахмет, в интересах наших могучих государств только приобретение, только взаимовыгодное сотрудничество, а не самоограничения.

Потому что самоограничения это удел побежденных и слабых.

– Вы правы, господин Лю ден Лао, – сказал Ходжахмет, – вы воистину являетесь достойным преемником великих мудрецов древнего Китая, как мне и говорили о вас.

– Спасибо за приятный комплимент, – прижав руку к груди, сказал Лю ден Лао, – но отчего вы не поинтересуетесь, в чем мы видим наше взаимовыгодное сотрудничество?

Ходжахмет отложил палочки, которыми ел рис, вытер усы и бороду, и с пол-минуты молча пожевав губами, наконец произнес, – мы остались единственными реальными силами на этой планете, господин Лю, и мы должны договориться. Договориться, но не уничтожать друг-друга. Мы должны поместиться на этой планете таким образом, чтобы не мешать друг другу. И именно за этим я сюда и приехал.

– Вы полагаете, что вы уже окончательно покончили с русскими? – спросил молчавший до этого товарищ Ван Хэ.

– Вы ведь знаете, я сам русский, – ответил Ходжахмет, пристально поглядев товарищу Ван в его коричневые глаза, – я сам русский и поэтому очень ревнив в отношении того, как будет делиться русское наследство.

– А не передерутся они за российское наследство? – спросил Мельников.

Они сидели в бывшем кабинете Старцева.

Генерал Ерохин, исполнявший обязанности Командующего резервной ставкой, майоры Грабец, Цугаринов и герой последних событий – Саша Мельников.

На столе стояла початая бутылка коньяка и пять рюмок.

Пятая, накрытая кусочком хлеба – стояла рядом с фотографией генерала Старцева.

– У Ходжахмета встала работа его научного центра, – сказал Цугаринов, – он без китайской помощи теперь никак не сможет продвинуться дальше, ему нужны чистые проводники из Тибета.

– А китайцам нужна Сибирь до Урала, – заметил Грабец, – может они сторгуются?

Ерохин поглядел на Цугаринова и кивнул, угадав его намерение наполнить еще по одной.

– За Старцева, светлая ему память, – сказал Ерохин, – только благодаря его решимости, Ставка выстояла и пока мы еще живы и сражаемся.

Молча выпили.

Ерохин слегка сморщился от резкой горечи не шибко т о марочного грузинского коньяка и задумчиво поглядел в дно опустошенной им рюмки.

– Судя по всему, не долго тебе придется Саша побыть подле жены да маленького сына, – сказал Ерохин, – надо тебе теперь снова собираться к Ходжахмету.

– Вот личные дела ученых Сидельникова и Бурлакова, – оживившийся Цугаринов подсунул Саше две простых картонных папки с бумагами, – тебе теперь предстоит заняться этими господами.

– Мне привезти их сюда живыми? – спросил Саша, ставя рюмку на стол.

– Это был бы идеальный вариант, – кивнул Цугаринов, – но если привезти Сидельникова с Бурлаковым не получится, надо сделать так, чтобы они не успели ничего сделать, когда Ходжахмет привезет Заир-паше новых тибетских проводников.

Значит снова в дорогу?

Значит, снова лететь с генералом Закосовым на его спарке Су-37…

– Значит, ты снова улетаешь? – спросила Катя.

– У меня служба, – ответил Саша, щекой прижавшись к катюшиному затылку.

– Мы будем тебя ждать, – тихо сказала Катя, и добавила со вздохом, – ты только помни там, что у тебя есть сын, которому нужен живой отец.

– Буду, – ответил Саша, поднимаясь.

В коридоре его уже ждал ординарец, а на верху, возле устья шахты ждал УАЗик, чтобы отвезти Сашу на аэродром.

Инженер Ребякин стоял на углу Войнова и Литейного.

Стоял возле знаменитого Второго подъезда.

Стоял, там где две боковые двери и где никогда не толпится народ.

Он был внутренне собран.

Он понимал, он полностью отдавал себе отчет в том, что как только войдет сюда, обратно, наружу он сможет выйти только при благоприятном исходе переговоров.

А возможен ли благоприятный исход переговоров?

А если не поверят?

А если не поверят, тогда он никогда уже не сможет боле увидать девушек в босоножках, что с невинной деловитостью спешат куда-то по своим студенческим делам, обнимая свои глупые тубусы с чертежами, и никогда уже не сможет беззаботно вдохнуть в себя этот пропитанный запахом холодной Невы августовский воздух Литейного проспекта, никогда уже не сможет так вот запросто выбрать себе направление – хочешь, иди по Чайковского к Таврическому саду, а хочешь – в противоположном направлении – к Фонтанке…

Если не поверят, то до конца жизни ходить будет он только под конвоем и гулять – только во внутреннем дворике тюрьмы из которого ни девушек в босоножках, ни Невы – ни даже листика зелененького – не увидать ему во век.

Инженер Ребякин еще раз глубоко вздохнул и взялся за ручку тяжелой дубовой двери.

В маленьком вестибюле, по висевшему здесь на стене телефону набрал трехзначный номер.

– Горынин слушаю, – ответили там… Там – оттуда, с той стороны, что за загородкой с дежурным офицером. Оттуда, откуда уже без подписанного майором пропуска никогда не выйдешь.

– Это Ребякин, я здесь внизу, – сказал Ребякин и понял, что секундомер уже включился.

Он даже сердцем, даже внутренностями своими всеми почувствовал, как включился этот секундомер.

– Сейчас спущусь к вам, – сказал тот, что назвался Горыниным, – подождите, не уходите никуда.

Ребякин повесил трубку.