Корреа Эстрада - Дом с золотыми ставнями

Собаки уже шли по горячему следу.

Нужные люди всегда оказываются в нужном месте. Судьба ничего не делает просто так. Федерико Суарес как раз случился поблизости.

– Так, – сказал он.

След вел мимо непролазных мангровых зарослей, мимо уютных кущ – к голой, разбитой волнами отмели на морском берегу. На дальнем ее конце шел человек. Шел, не торопясь и не пригибаясь. Вот оглянулся… и пошел дальше, не прибавив шага.

Волны шумели у полосы рифов.

Каники мог бы нырнуть в воду и спрятаться в нагромождении камней и кораллов.

Плавал он как рыба и скрылся бы в хаосе, в который не посмеют сунуться лодки даже при самом слабом прибое.

Вместо этого он влез на высокую, почти отвесную скалу, окруженную со всех сторон гладью песка, зализанного волнами.

В полной тишине на этом мокром песке стояли охотники, и даже собаки их не лаяли.

Человек на вершине утеса невозмутимо улыбался, глядя вниз. Спросил:

– Почему не стреляете?

Ответом ему был взрыв оскорблений. Тогда он выхватил из-за пояса пистолет и выстрелил не целясь.

Снизу грянул залп.

Его словно оттолкнуло от края, и по одежде поплыли красные потеки. Он ухватился за камень.

– А что, сам капитан Суарес здесь? – спросил он неизменившимся голосом и сплюнул после этого полный рот крови.

– Я здесь, – дон Федерико выступил из толпы.

– Капитан, – прохрипел Каники, – наш договор остается в силе.

Капитан полез наверх по шероховатому камню.

Каники сидел, прислонившись к глыбе. Он слабел с каждой секундой, но глаза смотрели ясно.

Капитан медлил, поднимая пистолет.

Каники улыбался ему сквозь розовую пену, покрывавшую губы.

Дон Федерико нажал на курок, прострелив сердце навылет.

Так умер Каники. Его забросали камнями на той же самой вершине – с одной стороны раскинулось без конца и без края море, с другой – голубел вдали зазубренными вершинами Эскамбрай. Чайки кричали, светило солнце, шлепала о берег волна, и в воздухе были разлиты спокойствие и красота.

На следующий день капитан Суарес подал рапорт об отставке.

Но еще до этого ему пришлось устроить целый ряд весьма щекотливых дел.

Во-первых, он распорядился о том, чтобы Марисели похоронили в семейном склепе, рядом с теткой и кузеном.

Во-вторых, он принял нотариуса, к которому Ма Ирене вместе с ниньей ходили в ту страстную пятницу, кипевшую страстями.

В конверте, который принес законник, оказались вольная на Ма Ирене и завещание.

Чтобы вскрыть завещание, послали за единственным близким родственником – старым доном Лоренсо. Старик пришел мрачнее тучи в родной дом, куда не заглядывал много лет.

Нотариус сломал печати в присутствии дона Лоренсо, капитана и старой няньки, которую никто не подумал выставить за дверь, вручив ей бумагу с гербовой печатью.

"…настоящим удостоверяю, что после моей смерти все мое имущество переходит к моей дочери Флор де Оро Сагел де ла Луна…" Вопроса об отце не задал никто.

Права по опекунству были отданы Ма Ирене, которая могла "избрать для помощи или на смену себе любого человека, имеющего ее доверие, по ее собственному усмотрению, кто бы он ни был".

Дон Лоренсо промолчал.

Капитан спросил:

– Завещание составлено по закону?

Нотариус ответил:

– Девочка записана свободнорожденной цветной, что соответствует истине.

Безусловно, она имеет право наследования согласно своему сословию. Несколько необычны права на опеку для черной, но, поскольку ей дана вольная, это тоже укладывается в рамки закона. Однако, принимая во внимание общественное мнение, а также преклонный возраст опекунши, я посоветовал бы ей не медлить с осуществлением ее права на подыскание себе замены.

– Я буду жить столько, сколько потребуется для моего цветочка, – отрезала нянька. – Я не дам себе умереть, пока не буду уверена в ее судьбе.

На этом совещание закончилось. Больше сеньора Суареса не видели в Тринидаде.

– Вот так теперь все идет, – сказала старуха, – уже полгода. Дон Лоренсо заглядывает время от времени. Он так и не привык к тому, что он дед цветной девочки. Он боится ее полюбить… а если он ее не полюбит, то он умрет, потому что жить ему станет незачем. А я… Детки, я не знаю сама, сколько мне лет.

Видит небо, как я устала. Я не позволяю моей душе уйти на покой, хотя давно заслужила покой. Хорошо, что вы пришли, бродяги, как хорошо, что вы пришли!

Факундо спросил:

– Ма, кто предал их?

Она отмахнулась иссохшей рукой:

– Не беспокойся об этом. Предательница отправилась впереди их, чтобы Легба открыл перекрестки мироздания перед теми, кто любил… чтобы души их, побродив среди звезд, вернулись к нам, держась за руки.

Невольно на ум пришел каменный клинок с рукояткой из слонового бивня.

– Ма, – раздался вдруг ломающийся голос Филомено, – кажется, Каники хотел меня видеть женихом своей дочери? Если только она не испугается меня, такого черного.

Невольно старуха фыркнула, но увидев, как в черных округлившихся глазенках мелькнуло любопытство и потеснило печаль, подыграла:

– Ну, если так, значит, жених…

А потом, когда мы разбирали бумаги из потайного ящика Каники, добавила:

– Не знаю, выйдет ли что из этого жениховства. Но эта игра развеселила дитя в первый раз с того страшного дня – отчего бы не поиграть в нее?

Архив смутьяна оказался невелик. Сверху лежало последнее письмо ниньи. Оно дышало любовью и усталостью. У ниньи кончились силы жить – она не была богата этой силой. Еще там было две или три записки, переданные ему, включая самую первую, коротенькую, в две строчки. Потом документ, засвидетельствовавший их брак перед лицом бога, более милосердного, чем люди. А в самом низу лежала странная бумага, написанная прыгающими буквами с кляксой посередине листа:

"…я, донья Вирхиния Уэте де Сотомайор…" Силы небесные! Расписка, которую Каники потребовал с сестры бывшей владелицы моей змеи и имения Вильяверде. За прошедшие годы воспоминание об этом документе изрядно портило ей удовольствие от нечаянного богатства. Я внимательно рассматривала пожелтевшую страничку. Да, наверняка она отдала бы за этот листок половину не совсем праведно приобретенного состояния.

– Ма, – сказала я, – твой внук был настоящий китаец. Какой черт, не то что негр, додумается эдаким про запас, на всякий случай?

И рассказала, что можно выжать из этого листка с витой подписью и датой: "I-е октября 1826-го года".

Ма знала подробности давней истории. Мы обсуждали детали этого дела, как вдруг Ма Ирене сказала, словно вспомнив:

– Не забудь навестить Марту. Ее подружка по борделю, парда из дома капитана, приезжала к ней как-то и говорила, что нашла твоего белого мальчишку. Будто бы ты заплатила ей за это задаток и уехала.