Геннадий Прашкевич - Человек Чубайса

И неназойливо поинтересовался:

– У сахибов имеется оружие?

– Нет.

– Тогда я сам найму охрану. Но это будет стоить отдельных денег.

Разгорячась, Пушта подал знак официанту и тот живо принес для мнимого пакистанца, якобы учившегося в России, острое мясо, тушеное с бананами. Глаза Пушты засверкали еще веселее. Он счастливо засмеялся. Трубников так и впился в него взглядом:

– А сколько стоит волшебный амулет, Пушту? Я говорю о настоящем серьезном амулете, а не о какой-то там безделушке.

– Волшебный амулет стоит тысячу рупий, – счастливо засмеялся Пушту, показывая мелкие желтые зубы. – А может, две тысячи. Это зависит от числа носильщиков и охраны, а также от числа занятых дней.

– Небольшая цена для серьезного амулета, – пробурчал Трубников.

– Это всего лишь стоимость дороги, – засмеялся Пушта. – Сам амулет не имеет цены. Он – награда за смелость. Никакой самый сильный амулет не будет действовать, если его купить за деньги.

Сказав это, Пушта принялся за еду.

В общем-то он о многом мог еще рассказать, но он не считал себя болтуном.

Например, он не рассказал о том, что, увидев в ресторане пару белых богатых сахибов, он сначала хотел под видом настоящих поменять у них по придуманному им курсу бумажные деньги, которые китайцы делают для своих покойников и сжигают на могилах, чтобы покойник мог продержаться на том свете, пока твердо встанет на ноги, но, к счастью, быстро перерешил. К тому же, при ближайшем рассмотрении белые сахибы оказались не такими уж глупыми, раз заинтересовались волшебными амулетами. Правда, у белых сахибов не было оружия, но зато они решили рискнуть и добраться до мертвого города.

Иначе и быть не может, сказал себе Пушту.

Такова Индия.

Путешествие по Гангу не понравилось Трубникову.

Пушта, например, пытался напоить его сырой водой из-за борта.

Хотя Семин подтвердил, что воды Ганга берут начало на священных Гималаях и круто напитаны серебром, у Трубникова при одном взгляде на серую илистую воду сжимался желудок и время от времени он глотал плоские таблетки хары, чтобы желудок не вел себя беспокойно.

Надо будет много читать, почему-то думал при этом Трубников.

Берега Ганга оказались низкими и заиленными, везде на них толклись люди.

Наконец, крикливые худые носильщики оставили лодки, посадили белых сахибов на лошадей и процессия медленно втянулась под купы вечных деревьев. Мир стал сумрачен, влажен. Неутомимо орали обезьяны. Их перебивали птицы, но обезьяны явно выигрывали по очкам. Под ногами лошадей и пеших носильщиков хлюпала сырая почва. Время от времени Пушта издавал странный крик – одновременно агрессивный и робкий. Возможно, таким образом он отпугивал грабителей. Или подманивал.

Трубникову было все равно.

Он знал, что обратного пути нет. Они зашли слишком далеко. Вернуться в Энск без волшебного амулета он не мог. Его расстраивала веселая, но безнадежная философия Пушты.

«Зачем белый сахиб цепляется за бренное тело? – неутомимо вопрошал Пушта. – Тело у белого сахиба белое, но не выглядит новым. Я бы даже сказал, выглядит довольно потасканным. Наверное, белый сахиб давно носит свое тело? Наверное, оно уже подводило сахиба?»

«Ты что-то предлагаешь?»

«Нет, – отвечал Пушта, глядя сразу в две стороны. – Я напоминаю. Любое тело дается временно и на недолгий срок. Человек ищет Будду и не замечает, что Будда с ним. Человек всегда в испытаниях. Когда от человека шарахаются на рынке, затыкают носы и спрашивают, что такое он несет на плече, человек говорит: „У меня на плече Будда“. А ему кричат: „Ты сошел с ума, у тебя на плече дохлая вся в язвах смердящая собака!“ Каждый видит то, чего достоин. Рано или поздно белый сахиб тоже превратится в больную собаку, а может, в кошку, а может, в цветок или в камень».

«Как я буду заниматься бизнесом, превратившись в цветок, в камень или в больную собаку?»

«Всегда можно заняться чем-то другим».

Неосторожные слова Пушты тревожили Трубникова.

А к мертвому городу, обещанному Пуштой, они пришли поздней ночью.

Точнее, пришли в маленькую лесную деревню и сразу увидели, что жители ее, поджав по себя ноги, молча сидят вокруг небольших задумчивых костров, разложенных рядом с бедными хижинами. А некоторые вообще сидели при зажженных свечах. Воздух в лесу казался таким плотным и неподвижным, что пламя свечей ни разу не шевельнулось.

Разбив палатки на окраине деревне, носильщики ушли.

Семин сразу уснул, а утомленный Трубников лежал в гамаке и тревожно пялился сквозь крошечное окошечко палатки на бедный фонарь, висевший на покосившемся столбе посреди деревни. Хижина, перед которой горел фонарь, чем-то отличалась от других хижин. Возможно, именно в этой хижине живет Колдун, подумал Трубников. Наверное, оттуда доносится ржание табунов коней и там по желанию Колдуна выпадает снег.

И забылся на мгновенье.

А когда открыл глаза – шел снег.

Перед этим Трубников видел во сне Сибирь.

В кратком веселом сне он видел себя молодым, спортивным, не знающим врагов. Во сне он летел с высокой горы на лыжах – проводились какие-то комсомольские гонки. В году восемьдесят шестом Трубников действительно работал инструктором в горкоме комсомола и внимательно присматривался к открывающимся перед ним перспективам. С чего начать карьеру, чтобы она не уперлась в какую-нибудь глупость? Трубников тогда здорово полюбил лыжи, потому что курирование соревнований, особенно всероссийских, приносило авторитет и, что не менее важно, деньги. Может поэтому воспоминания о юности всегда были связаны у Трубникова со снегом – то с нежно медлительным, то с метельно несущимся, кружащимся, вот совсем как нежный снег за окном палатки – всклубленный, крутящийся над керосиновым фонарем в душной тропической ночи где-то в самом сердце Индии.

Потом Трубников понял, что это не снег, ночные мотыльки.

Открытие так поразило его, что он окончательно поверил в старого Колдуна, встреча с которым была назначена через неделю.

Всю эту неделю они провели с Андреем Семиным в тихой деревне, питаясь жареными бананами и кокосовым молоком. Ничего другого в деревне нельзя было купить, а старый Колдун не мог их принять из-за городского запаха, который они принесли на себе и который, по словам Колдуна, отпугивал в лесу от белых сахибов все живое.

Дважды, наняв проводника, они ходили к мертвому городу, но увидели только красные каменные стены, густо поросшие седыми лишайниками и мхами. В мрачных влажных переплетениях ветвей угадывались очертания башен, хотя подойти к ним вплотную было невозможно из-за влажных зарослей, которые буквально кишели змеями. А сверху с деревьев бросались чем попало подлые обезьяны. Когда Трубников в отместку решил устроить что-нибудь вроде небольшого лесного пожара, Андрей твердо остановил его. Мы скоро уйдем отсюда, сказал он, а обезьянам здесь жить, как раньше жили. Посмотри на них. Зачем трогать убогих? Оставь обезьян в покое. Они обижены от рождения.