Геннадий Прашкевич - Человек Чубайса

И сунул визитку:

– Переваришь, позвони.

Я кивнул.

Чебуреки я не любил, но денег было в обрез, можно сказать, совсем не было денег. Не выдержав моего молчания, начал позванивать Трубников, сопел, пускал слюну, обещал золотые горы, даже обещал погасить долги, но к Трубникову я, как и к Федину, не хотел. Пойти к тому или к другому означало катастрофически потерять набранную высоту.

А я не собирался ее терять.

«Паблик рилейшнз!.. – сопел Трубников в телефонную трубку. – Ты въезжай, въезжай, я тебя министром пропаганды сделаю!.. Речь не о рекламе, – сопя, обрывал он возражения. – Речь о построении общественного мнения. На научной основе… Ты такое потянешь, я знаю… Обновим связи, соберем команду интеллектуалов, внутренние отношения ты сам, как никто, чувствуешь… А придет время, конкретно под тебя создадим партию. Въезжаешь?… Пора выходить на внешний рынок, помнишь, я говорил об Азии? Вот он наш рынок. Мы должны его завоевать. Ты въезжай, въезжай, мы должны быть первыми…»

Выйдя из чебуречной, я неторопливо обошел площадь – мимо ледяных каменных мутантов, мимо дышащего паром подвальчика, в котором когда-то видел зеленых баб, нарисованных Нюркой, мимо взметнувшейся в небо бывшей общаги ВПШ, превращенной в гостиницу, затем пересек проспект и вернулся к бывшему Дому книги.

Все бывшее…

Впрочем, дальше шло настоящее – Центральный Банк, издательство «Наука», магазин «Школьник», кинотеатр «Победа». Но холодно и неуютно было на улице, хотя возле ЦУМа таинственно мерцали освещенные изнутри свечами стеклянные аквариумы с живыми цветами.

Странное было у меня настроение.

После краха я ни разу не поторопил события.

Ничего у меня не было, гол как сокол, но почему-то я знал, что непременно выберусь из ямы. Меня не пугал даже Новый год. Ну, жрать нечего, подумаешь. Залягу спать, решил я, добравшись до дома. Но когда сунул ключ в дверь, на лестничной площадке появился сосед, гоняющий челноков в Турцию и в Китай. «С наступающим! – заорал он. – Не созрел еще пойти в челноки? – Это была его дежурная шутка. – Не решился мир посмотреть, сосед?»

И сунул мне бутылку водки. «Каинский купец».

– С наступающим!

Я запер за собой дверь, разделся, прошел в темную комнату и поставил бутылку на подоконник.

Стекла промерзли насквозь.

Разводы мохнатого инея нарисовали на стекле неземной сад.

В нарисованном неземном саду стояли сумерки, но мне почему-то стало весело. Хлебнув из бутылки, я обжегся дешевой водкой, зато до меня дошло, что жизнь в самом деле только начинается. А все, что было прежде, это все было прежде, это отснившийся сон. Сделав еще глоток, я подивился, что совсем недавно всерьез считался с Филинами и Иванычами-старшими. Теперь, к счастью, это позади, понял я.

И поставил пластинку битлов.

Пока четверка разогревались, я открыл шкаф. Тяжелая «Ямаха» тревожно загудела в моих руках. Мне тоже надо было разогреться. Я прикасался к «Ямахе» редко, в последние годы считанное число раз. «Ямаха» была моим секретом, о котором знал только Шурка. Втайне я всю жизнь хотел стучать по струнам. Не меньше, чем Шурка. Кстати, у меня это получалось. В свое время школьный джаз знали в городе. Мне всю жизнь хотелось стучать по струнам гитары, чтобы зал загорался, чтобы из сумеречных глубин зала, из сумеречных живых глубин светились бесчисленные глаза, вздымались тысячи рук. Человек, ни разу не стоявший на сцене, этого не поймет.

Хлебнув из бутылки, я подпел битлам.

Oh, I believe in yesterday…

Я тянул медленные слова, рвал струны, сердце щемило, но я не останавливался. Я знал, что если остановлюсь, то разобью гитару о стенку. Плевать, что мой голос не отвечает никаким стандартам, плевать, с первого раза развалится гитара или мне придется дважды долбануть ее о стену…

Битлы будто почувствовали мое настроение.

You make me dizzi, Miss Lizzi, the way you roсk and roll…

Это, конечно, более соответствовало новогоднему празднику. « Dizzi, Miss Lizzi… » – орал я от всей души, а потом попытался вытянуть «She Loves You, yech, yech, yech…», но это у меня не получилось и я вернулся к мисс Лиззи. Эта добрая мисс дала мне возможность снова почувствовать себя, вернуться к реальности. Я уже не жалел срывающегося голоса. Я окончательно осознал, что теперь меня никто не утопит.

Время от времени я делал большой глоток.

Прошлого нет.

К черту прошлое!

Жизнь определяется будущим.

Даже прошлое, черт побери, определяется будущим.

Oh, I believe…

Я все-таки захмелел.

Да и как не захмелеть?

Подступающий новый год… Квартирные сумерки… Старая «Ямаха»… Бутылка, выданная приятелем… Я даже о Вадике Голощеком, промелькнувшем в памяти, вспомнил без особой злобы. Ну, надо будет выкупить парашют, подумал я. И задумался: сколько лет может лежать на таможне не выкупленная вещь?… И опять приложился к бутылке.

В темном зеркале, стоявшем в углу, отражалась пустая квартира. В последнее время она стала напоминать музей. Это потому, подумал я, что я не делаю уборку, вид не жилой, вещи валяются.

Пустота в зеркале сгустилась.

– Браво! – услышал я. – Блядей сюда ты, кажется, еще не водишь.

Допиться с одной бутылки до глюков я не мог, значит, это была настоящая Нюрка. «Мисс Лиззи… Новогодний подарок… – засмеялся я, откладывая гитару. – С наступающим?…»

– С нарезки слетел? – с явным подозрением спросила Нюрка, сбрасывая на пол соболью шубку, воздушную даже на вид.

– Кажется, нет.

Нюрка улетела в Москву, не вернув ключей от квартиры. Может, поэтому я не водил к себе блядей? Кто знает? Она стояла передо мной красивая, румяная, глаза смеялись и никак не соотносились с ее словами.

– Знаешь, почему ты проиграл?

Ничего, кроме начатой бутылки водки, в квартире не было. Наверное, Нюрка это поняла, потому что отобрала у меня бутылку и сделала большой глоток прямо из горлышка.

– А я проиграл?

– А ты сам как чувствуешь?

– Я чувствую, что все время выигрываю.

– Тебя голым выброси на Северном полюсе, – зло сказала Нюрка, – ты не замерзнешь. Ты скоро вернешься в собольих шубах, с упряжкой собак и с дрессированными белыми медведями. – В голосе ее не слышалось одобрения. – Но я тебе так скажу: ты проиграл, проиграл, не обольщайся. Это, конечно, не главный твой проигрыш, будут другие. Вот почему тебе важно именно сейчас понять, почему ты проиграл.

– Пошла ты к черту, – сказал я, убирая гитару в шкаф.

– Разве ты не сыграешь что-нибудь еще?

– Я не умею.

– А мне показалось, что у тебя получается.

– Это тебе показалось, – отрезал я. – А проигрышей не бывает.

– Ну да, не скажи, – усмехнулась Нюрка, устраиваясь в кресло напротив и складывая руки на своих круглых коленях. Испорченная, но такая притягательная улыбка осветила ее лицо. – Существуют столы, на которых стоит все, чего человеку хочется, и существует столы, на которых нет ничего, кроме дешевой водки. Ты что, не видишь разницы? Ты что, не боишься пить эту водку? Она может оказаться паленой.