Артем Ледовский - Сорок бочек

Алекс хорошенько потянул сигару. Сизый клуб дыма, выпущенный им, поднялся и защипал глаза. Алекс осознал, что если он сейчас их закроет, то следующее открытие произойдет только наутро. Он посмотрел на спящих девушек и с сожалением положил сигару на пепельницу - надо спать. Утро вечера мудреней.

Пугачу вдруг стало холодно. Он сквозь сон подумал о том, как бы укрыться чем-нибудь. Хотя бы этим пледом, что Тема вчера на ночь давал, шерстяным, в клеточку. Натянуть бы его до самого подбородка, а лучше, конечно, накрыться с головой, и, подышав нижней губой, отогреть замерзший кончик носа. Вспомнив про кончик носа, Пугач чихнул от холода и с сожалением понял, что просыпается. Хотелось еще поспать. Минуток эдак шестьсот. Он повернулся на другой бок и накрылся книгой. Накрываться книгой было очень неудобно, поерзав под острыми углами переплета, Пугач вспомнил, что находится в библиотеке и, обрадовавшись этому факту, окончательно проснулся.

Алекс стоял на коленях перед кухонным столом и наливал пиво. За его спиной Юля и Лена жарили пельмени в сковородке, тихо переговариваясь. Ира пропала под утро в неизвестном направлении, оставив компанию впятером. Тема сидел, поджав ноги, на высоком барном стуле, дожидаясь пельменей и пива. Вид у всех был помятый, заспанный. Алекс протянул Теме наполненный бокал и устроился на стуле рядом с теминым.

Тема отхлебнул из бокала и посмотрел в окно. Там было пасмурно и сыро, капал дождь, расставляя большие паузы между каплями.

Настроение было такое же, без салютов и демонстраций, с низко бегущими облаками без просвета. Скрипнула дверь, и в кухню просочился Пугач, причесан и небрит, с большим темным фолиантом под мышкой. Алекс было ринулся предлагать Пугачу пива, но Пугач отверг все предложения решительным движением руки и промычал что-то вроде

"я не пью".

Утро было позднее и не клеилось. Очень позднее было утро, часа четыре пополудни, пора было уже и занятся чем-нибудь толковым, но какая-то неловкая тягучесть появилась в сердцах наших друзей. Они в полутрезвости с тоской вспомнили о том, что сегодня воскресенье, а завтра понедельник. Некоторым было бы неплохо сходить на работу, взять отпуск, поправить столь бессовестным образом отброшенную дисциплину.

Девушки доготовили пельмени и поставили на стол большую румяную бадью, пригласив всех отведать со сметаной. Пугач, вооружившись вилкой, слабо потыкал в пельмени, вздохнул, хотел что-то сказать, да передумал, стал жевать пельмень. Тема и Алекс пододвинули свои стулья ближе к столу и присоединились к молчаливо-жующей компании.

- Пугач, Пугач, где твоя улыбка, - негромко пропел Тема. Он старательно пережевывал пельмени и запивал их пивом, как водой.

Пугач нахмурился еще сильней.

- Так пить нельзя, - наконец произнес он.

- Тебе налить? - с готовностью произнес Алекс.

- Да, сделай одолжение, - кивнул Пугач.

Тема улыбнулся, посмотрев на Пугача и произнес:

- Вспомнилась мне одна история, - он отпил большой глоток и передал бокал Алексу. - Которая мне очень напоминает сегодняшнее хмурое утро. Если вы и дамы не против, я вам ее расскажу. Она небольшая, но очень дождливая.

- Давай-давай, - поддержал Тему Алекс.

Девушки тоже в перебой выразили готовность стать благодарными слушательницами.

- Так вот, - начал Тема. - В тысяча восемьсот шестидесятом году отменили крепостное право, а за двадцать пять лет до этого…

История, рассказаная Темой в дождливое воскресенье

В 1835 году где-то под Смоленском один сумасшедший дворянин в запоздалую поддержку декабристов вздумал сделать своеобразный демарш в адрес местных властей. Имя этого почтенного господина мы по известным причинам держим в секрете. Он проснулся утром и, мечтая о чем-то очень вызывающем, вызвал к себе своего приказчика и приказал отпустить на волю всех своих крестьян числом около ста душ, не считая женщин и детей. Приказчик подчинился воле барина и, оформивши на всех крестьян вольные, поинтересовался у барина, что же ему делать дальше? Барин ничего-то ему не ответил, так как был занят: он скакал на воображаемой лошади по своей спальне и, запрыгивая на кровать, размахивал своей саблей, разрубая всех своих воображаемых противников на мелкие кусочки. Приказчик понял, что не время задавать вопросы, вернулся к себе и принялся управлять имением барина, как и раньше, спалив вольные в печке.

Звали приказчика Игнат Протопопов, был он малый на дела предприимчивый и на дух легок, поэтому и с хозяевами жил душа в душу и с крестьянами ладил. Управлял он имением умело, с выгодою, о чем был взласкан и мнением публичным и деньгами, которых у него водилось в достатке. После описанного случая с вольными Игнат проуправлял имением еще больше тридцати лет, связав всю свою судьбу с теми местами, навещая, однако, ярмарочные торги в Менске, Вильно и

Смоленске. В 1839 году он женился на местной молодой девке-красавице, которая вскоре после свадьбы принесла ему сына, нареченного Василием. Он похоронил своего сумасшедшего хозяина в

1865 году и стал терпеливо дожидаться его сына, которому по завещанию отошло имение.

Наследник добирался до могилы отца почти год, а приехав, прочитал завещание, сходил к родителю на могилу, выслушал доклад Игната о состоянии дел в имении, и, взгянув на Игната как-то странно, уехал.

Через два дня в имение приехали жандармы, заломали Игнату руки, кинули его в телегу и увезли, не объясняя ничего.

Молодому Василию в те годы было уже двадцать шесть, он, удивившись изрядно тому, что произошло, поехал в Смоленск за отцом, достав из отцовского тайника пятьсот рублей, деньги по тем временам немалые. Мать проводила его в путь, благословив напоследок. В

Смоленске Василий Игнатьевич уже бывал, он приезжал в этот город не раз с отцом торговать на ярмарках. Он быстро нашел жандармерию и спросил об отце. Писчий за конторкой охотно рассказал за полтину, что отца его судили за воровство по навету нового хозяина, и путь бедному Игнату на старости лет был заказан на каторгу вместе с семьей.

Василий за пять рублей купил себе минутку разговора с отцом, и за двести откупил от каторги мать и себя. Отец был грязен, измотан, разбит, но спокоен. Он наказал Василию на прощанье быть человеком свободным и только на себя работать. Мести наказал не нести и просил простить его, если обидел где.

Игната угнали на каторгу, где тот, скорее всего, умер от чахотки, холода и голода. Старые там не выживали. Василий же вернулся со страшной новостью домой, где хозяйничал уже новый приказчик от нового хозяина. Протопоповых он не трогал, не те времена были, - крестьяне могли зашибить, так как симпатизировали несчастным. Мать поседела от горя, а Василий Игнатьевич покинул деревню и подался в