Артем Ледовский - Сорок бочек

Ступай же, ступай!

Старик не поднимался, так и полз по грязи прочь, не отрывая глаз от Василия Игнатьевича, который проводил его метлой до самых ворот.

За воротами старик попытался подняться, но оступился на скользком камне и упал, ударившись о бардюр.

- Расшибся! - опустилось сердце у Василия Игнатьевича, но старик зашевелился и выбрался из лужи на тротуар.

Протопопов потоптался у ворот для проформы и, поворчав еще некоторое время, вернулся в дом, заперев за собой дверь на засов. Он перенес жену из гостиной в спальню и лег сам. Василий ворочался с боку на бок, но никак не мог уснуть. Только под утро, когда посветлел край горизонта и пошел снег, он забылся беспокойным сном.

Он видел хохочущего старика в рванье с грязной бородою, который грозил ему пальцем и приговаривал певуче, "Зря, Васька-а-а!

Зря-а-а-а! Пожалеешь ты у меня-а-а!" Что-то в этом старике было неуловимо знакомое.

Василий Игнатьевич проснулся поздно, позже жены, и спустился вниз к завтраку последним. Близнецы весело стучали ложками, уписывая гречневую кашу, Чеслава наливала чай в большие цветастые чашки, что муж привез из Москвы.

- С добрым утром, семья! - сказал он.

- Тебя уже полчаса Гришка в гостиной ожидает, - сказала Чеслава.

Гришка был протопоповским денщиком, писарем и помощником, он каждое утро забирал Василия Игнатьевича из дому и вез на фабрику на его коляске.

- А что же ты его на чай-то не зовешь? - удивился Василий

Игнатьевич. - Чай, не чужой человек! А ну-ка, приведи мне дядю

Григория Устиновича! - скомандовал он Игнатке. Тот убежал и через минуту вернулся с Григорием Устиновичем.

Гришка поздоровался и поздравил всех с первым снегом и стал рассказывать Протопопову фабричные новости. За чаем и разговором прошел завтрак, и, собравшись, Василий Игнатьевич с Гришкой забрались в коляску. За утренними заботами Василий позабыл о ночном инциденте, но, выезжая за ворота, он озабоченно завертел головой, оглядываясь по сторонам в поике давешнего старика.

- Вы никак нищего высматриваете, Василь Игнатьич? - поинтересовался Гришка.

- Что? - не ожидав такого вопроса, переспросил Протопопов.

- Если вы нищего ищете, то напрасно. Дворники его мертвым поутру нашли. В морг уже отвезли, чтоб заразу не разводил. - пропросту сказал Гришка и цокнул лошади. - Н-но! Поехала!

Этот случай минул семью Протопоповых незамеченным, ни жена ни дети об этом так и не узнали, так как Василий Игнатьевич об этом не распространялся. Несколько недель спустя он еще закрывал настороженно входную дверь по вечерам, предварительно обошедши двор с фонарем, а после рождения дочки и вовсе забыл о сумасшедшем бродяге. Без того было полно забот. Дела у Василия Игнатьевича шли в гору. Он открыл в Менске первый сециализированный магазин строительных материалов на Троицкой площади, завозил материалы из

Италии, Испании, Пьемонта и Голландии и свои, произведенные на лесопилке, конечно же, не переставал продавать, подтягивая качество к европейскому.

В 1885 году Василий Игнатьевич занял место справа от пана

Марковича в местной гильдии купцов, куда входило двадцать шесть самых влиятельных людей северо-западного края. Он стал уважаем и знаменит в округе, отрастил окладистую купеческую бороду, много времени посвящал работе, уделял внимание благотворительности - выделил деньги на строительство библиотеки на Московской улице. В семье был полон дом, мальчики подросли и бегали что есть силы с этажа на этаж, Чеслава родила ему вторую дочку, Лизу, дом наполнился няньками, гувернерами, поварами и прочими дворовыми. Места стало хватать не для всех, и Василий Игнатьевич затеял пристройку к дому, он решил продолжить правое гостевое крыло и организовать дополнительные помещения для прислуги и домашних работ, а имеющиеся освободить под спальни и кабинеты.

Для выполнения работ он выписал из Италии архитектора по фамилии

Мортинелли, долговязого скучного старика в черном, который то и дело поправлял очки на носу и заправлял длинные седые патлы за уши.

Провозившись со стройкой два года, он сдал работы хозяину и исчез, не забрав свой гонорар. Пожав плечами, Протопоповы освоили пристройку и, наконец-то, избавилилсь от гнетущей тесноты.

- А можно мне еще пива? - спросил Тема. - В горле пересохло.

Алекс уже открывал свежую бочку и взял у Темы бокал, чтобы наполнить.

- Ну скорей же! - в нетерпении заерзала Лена. - Что же там дальше?

- Сейчас, сейчас, - проговорил Тема и отхлебнул из свеженаполненного бокала. Он спрыгнул со стула, подошел к окну.

Открыв окно, он вдохнул полной грудью. - Весной 1888 года Василий

Игнатьевич похоронил старушку-мать, которая умерла тихо без болезней от старости. А осенью того же года…

Осенью 1888 года, уж и не помню в какой день, позвали Василия

Игнатьевича его молодые товарищи на охотнюю прогулку. Предложили чарку выпить, кабана загнать, да и о делах поговорить. Не мог ответить отказом на такое предложение Протопопов и засобирался на охоту.

Эх! Не найти слов и не поведать достоверно о красоте белорусских лесов. Они, как море зеленое, протягиваются на сотни верст от

Смоленска до Варшавы, от Полоцка до Пинска. Они переливаются изумрудным и хвойным цветом из березовых в сосновые. У каждого из них есть свой характер и своя судьба. Они стоят, не шелохнувшись, запустив в свою густую сень стаи птиц, которые пением своим вызывают восторг от величия и приветливости этих мест. Вы не замечали, что леса живут своей, особенной жизнью с улыбкой и тихой радостью от мира и тишины, которую они в себе несут? Им безразличны наши мелкие тревоги и горести, восторги и радости. Они живут веками, не замечая нашей суеты под ногами, для них зима, что для нас ночь, а лето для них, что нам день.

На место загона кабанов купцы приехали на бричках, к каждой из которых был привязан экипированный для охоты скакун. Василий

Игнатьевич, будучи плохим охотником, взял лошадь с обмундированием взаймы у своего товарища из гильдии, пообещавши беречь и себя и бедную лошадь. Место было хорошим, солнечным, слуги накрыли столы недалеко от небольшого озерца, разложив на столах и графины с водкой, и кувшины с вином и пивом, и поросят с гречневою кашею на подносах, и в вазочках грибочки по-местному с тмином и дубовым листом, и икры российской белужьей и лососевой было полное ведро, так же, как и рыбы разной холодного и горячего копчения, разложенной на тарелочках.

Компания выдалась молодая, шумная, Василий Игнатьевич осознал себя стариком среди молодежи. Он понял, что еще немного времени пройдет, и начнет он по-стариковски выговаривать, "А в мои времена…" и еще какую-нибудь чушь. Не было ни его времен, ни их времен, а была просто у каждого своя судьба, а на судьбу грешить -