Бектас Ахметов - Чм66 или миллион лет после затмения солнца

Жаркен, Хаки, Муля на работе лечились сухачом. В комнату вошли

Шастри и Кэт. Каспаков подпрыгнул на месте:

– Где нашел, где нашел?.

"Тат-та-та-ра-да! Тат-та-ру-та!"

Шастри не задержался с ответом:

– "В го-ро-де на-шем…" – затянул шалунишка.

– В каком городе? – Жаркен с похмелюги не догоняет.

Шастри продолжил для непонятливых.

– "Кто-то те-ряет, – строго-умеренно вывел он и, выдержав паузу, мастеровито закончил. – а кто-то на-хо-о-о-дит!".

"Тат-та-та-ра-да! Тат-та-ру-та!".

Хаки налил в кружку вина, протянул Кэт.

– Подлечись.

– Не хочу. – Королева бензоколонки еще не привыкла опохмеляться.

– Муж у тебя…, – пожаловался на узбека Каспаков. – Орет на меня… Обматерил. Дурной такой…

– Не обращайте на него внимания, Жаркен Каспакович.

– Он что, ревнивый?

– Он ревнует только к одному человеку.

– К кому?

– Не поверите. К Чокину.

– К Чокину?! – Хаки ревность мужа сотрудницы к директору не сильно удивила. Он сочувственно погладил Кэт по голове. С кем не бывает..

– Ну… Я ему говорю, дурак что ли? А он… Морду твоему Чокину набью!

– Та-ак… Говори, что ты рассказывала мужу про Чокина? -

Каспаков всерьез обеспокоился безопасностью руководства института.

– Ничего… Ну там… Директор у нас академик, в возрасте, мол…

– Сколько вас предупреждать: ничего дома не рассказывать про институтские дела, – Жаркен Каспакович отхлебнул рислинга. – Я знаю, в нашей лаборатории есть такие, которые рассказывают дома о том, что делается на работе. Не понимаю их… – Каспаков огляделся и спросил

Кэт. – А где Бектас?

– Не знаю. Домой наверное пошел.

Выставлю мину…

Прошел месяц. На улице тепло. Гау мыла балконные стекла в нашей комнате. Убрала в комнате и положила мокрую тряпку у входа.

– Что, остальные комнаты мыть не будешь?

– Еще чего.

Мне то что. А вот матушке вряд ли автономность снохи понравится.

Лучше бы Гау совсем не принималась за уборку.

Я пошел в больницу к Джону.

– Твоя баба беременна? – спросил Джон.

Мы сидели на ступеньках главного входа в корпус.

– Ситка сказал тебе?

– Да.

– В июле должна родить.

– На. – Джон вытащил из-за пазухи пупсика из папье-маше. – Это твоей бабе.

– Откуда у тебя это?

– Сп…л.

– Ты на меня обижаешься. Мне трудно к тебе ходить. Понимаешь…

– Да все понимаю. Ты только не пей.

– А я и не пью.

– Как не пьешь? Вот и сейчас пришел поддатый. Прошу тебя, – не пей.

– Хорошо.

– Ладно… Беги домой. Бабу береги.

Видел бы Джон Гау, может и не сказал, что она баба. Судя по уборке, дела в нашем доме Гау не касаются.

Сюрприз не только для меня.

Гау проснулась и пьет чай на кухне. Зашел Доктор и хлопнул меня по плечу:

– Как дела, Шошкич?

Гау чуть не подавилась от смеха.

– Шошкич?! Ха-ха-ха! Как хорошо вы сказали!

Югослав Шошкич защищал в 1963-м ворота сборной мира на матче

Столетия.

"Шошкич парирует, – Гривс добивает!".

"Шошка" – по-казахски свинья. В нашей семье Шошкич имя ласкательное, что-то вроде домашнего свиненка.

"В гостиницу Усть-Каменогорского свинцово-цинкового комбината мы прибыли в девятом часу утра. После предрассветного перелета из Алма-Аты хотелось скорее определиться с жильем, привести себя в порядок. Мы обратились к дежурной: так мол и так, работники

Казахского НИИ энергетики, разместите нас. Дежурная в упор не видела наши командировочные удостоверения и рекомендовала обратиься за разрешением к заместителю директора комбината по быту. Делать нечего, оставляем багаж и идем на комбинат.

…С утра до вечера ловили мы в гулких коридорах заводоуправления заместителя директора по быту. Нам повезло: к исходу дня мы распаковали чемоданы в отведенном нам номере.

На следующее утро задолго до начала работы караулим появление главного энергетика комбината В.А. Зоркова…Сколько не бываю на комбинате, столько не перестаю удивляться стилю взаимоотношений между работниками заводоуправления. Здороваются с каменными лицами, холодно, никаких там Петр, Иван – строго по имени-отчеству.

Фразы типа "я не позволю вам втянуть меня в обман государства" – не один раз доводилось слышать.

Для комбината по хоздоговору мы составляли энергетический баланс печи кипящего слоя. Энергобалансом, который представляет из себя нечто вроде энергетического паспорта агрегата, обычно определяются места и количества потерь энергии в процессе, сколько ее расходуется полезно. По таким балансам даются рекомендации к устранению или снижению потерь энергии. По ходу работы выяснилось, что для расчетов не хватает исходных данных. Поэтому мы вновь приехали в Усть-Каменогорск.

Зоркова мы хотели попросить помочь нам в сборе недостающих материалов. Кроме этого я хотел выбрать момент поговорить с главным энергетиком наедине по вопросу, который занимал меня беспрестанно три года. Разрешения этого, в общем-то личного, вопроса находилось в рамках полномочий и Валерия Аркадьевича.

Зорков появился внезапно у дверей кабинета. Сразу же отдал, едва выслушав нашу просьбу, распоряжения, чтобы нам дали возможность ознакомиться с документацией. И так же, как и появился, внезапно ушел на территорию комбината. Мой вопрос сам собой был отложен до следующей встречи с главным энергетиком.

Валерий Аркадьевич Зорков с его очками в круглой, немодной оправе на одутловатом безуховском лице, в просторной безрукавке навыпуск хорошо смотрелся бы в коридорах редакции какой-нибудь газеты, а здесь среди озабоченно снующих рабочих и ИТР, выглядел каким-то случайным человеком.

Зорков – из поколения, которое народилось в начале тридцатых. Поколению этому фунт лиха достался увесистый. Вязнущим во рту жмыхом, сладко-горьким пасленом они обманывали желудки в войну.

В правописании практиковались на полях и узких межстрочьях газет. Ветер перемен февраля пятьдесят шестого они встретили восторженно-запальчиво. Быть может, в первую очередь их поколению адресованы строки, которыми Твардовский выразил дух времени

Мы стали полностью в ответе

За все на свете -

До конца.

В те времена плакатисты символизировали индустриальный фон подковами новых ГЭС, обоймами коксохимических батарей, новостройками первых микрорайонов. В полплаката простирались до неба заводские трубы, из устья которых валили клубы серого, с заметной голубизной, дыма. Дым над заводскими трубами был приметой времени. И никто не считал, что это не самая лучшая примета. Скорее, наоборот.

Зорков пришел на УК СЦК в отдел главного энергетика булгаковским Лариосиком. Мужики в отделе работали матерые, забуревшие в кислотных выхлопах горячего производства. Он учился у них непростому умению работать с людьми. То, что он толковый инженер, заметили все. Старожилы только советовали ему избавиться от излишней, по их мнению, мягкотелости, которую якобы иной разгильдяй мог истолковать как проявление слабости характера.