Бектас Ахметов - Чм66 или миллион лет после затмения солнца

Умка, как и первый муж Ушки, чимкентская казашка, училась в

Москве, в Плехановском. Шесть месяцев назад вышла замуж за моего дальнего родственника Мерея, сына дяди Сейтжана, известного писателя. Сегодня Умка очная аспирантка Каспакова.

Фая окончила политех два года назад. Из всех четверых она единственная коренная алма-атинка. Живет неподалеку от нашего старого двора, в бывшем Военном городке. Папа и мама у нее врачи.

Кроме нее в семье есть старший брат и сестра.

Никто из них не помышлять тискать Семенова. Заглядывали они что-то спросить, поболтать. К примеру, Надя Копытова рассказывала, как отдыхала в Алупке, куда она ездит каждое лето лечить легкие.

Ушка приходила поспорить насчет прогнозных показателей выработки электроэнергии тепловыми станциями на 1980 год. Умка не энергетик и говорила больше о Карле Марксе, которого сильно почитала, трепалась и о Франце Кафке, которого она еще не читала, но рекомендовала всем обязательно прочесть.

Фая заглядывала реже. Капризуля, как я про себя ее называл, приходила звать пить чай.

– Индийский заварили! И молоко есть.- Зазывала Фая.

– Конфеты есть? – спрашивал Шастри.

– Конфет нет. Будем пить с тыблоками. Ушка принесла.

Тыблоками Фая называет яблоки. Она их опускает нарезанными в чай.

Фая любит поесть что-нибудь остренькое. Корейскую морковь, чимчи, фунчозу.

Папа вторую неделю в Кисловодске, а в Алма-Ате конференция афро-азиатских писателей. Маме дали три пригласительных билета на открытие конференции, во дворец имени Ленина с нами пошла тетя

Шафира. Бывшая соседка остается самой близкой подругой Ситка.

В прошлом Шафира танцовщица. Мать у нее узбечка, отсюда наверное у маминой подруги и редкая обходительность – с тетей Шафирой Ситок ни разу не перекинулась худым словом. Мало того, подруга для мамы образец дляя подражания. Тетя Шафира умеет красиво обставить быт.

Дом у Курмангалиевых полная чаша. Посуда венецианского стекла, саксонский фарфор Х1Х века. Но самое главное достижение дяди

Урайхана и тети Шафиры дети. Они у них сверхблагополучные, хорошо устроили свою жизнь.

Старший Мурат, сам по себе шикарный мужик, у него молодая красивая жена. Защитил кандидатскую, работает стоматологом. Идущий за ним Булат парень не промах. Женат на очень интересной и умной узбечке. Он архитектор, с кем попало не водит дружбу, хоть и молод, но принимает у себя дома людей исключительно значительных и перспективных. Сестра Мурата и Булата Ажар медик и замужем за тренером и судьей по водному поло. Под стать мужу спортсмену.

Крупная, энергичная. Прекрасная хозяйка.

Папа говорит: "Курмангалиевы просто так в гости никого не зовут".

Последние годы завсегдатаями застолий в доме замначальника областной милиции стали супруги Сарсенбаевы, те, что продали маме столовый гарнитур. Из-за них Валера не хочет идти в гости к Курмангалиевым.

– Опять придут эти Сарсенбаевы и будут весь вечер хвастаться своими детьми. – Жалуется папа.

Сарсенбаевские дети поголовно кандидаты наук.

– Пусть хвастаются. – Мама надевает на левую руку золотой браслет с рубинами. – Тебе нечего стыдиться своих детей. – Она внимательно всматривается в трюмо. – Они не виноваты, что у них такая судьба…

Я всем говорю, что дети у меня особенные.

Да уж. Когда нечего сказать, то мама запросто выдаст нужду за добродетель.

…Матушка недовольна отцом. Валера не нашел лучшего времени поехать в Кисловодск, – как раз перед писательской конференцией.

Поначалу ворчала, а потом прониклась подозрением: это неспроста. В два телефонных звонка она дозналась о том, что на курорт папа поехал не один. Подозрения укрепились после того, как ей стало известно, что новая кассирша Литфонда, не проработав и недели взяла на двадцать дней отпуск без содержания.

Мама надоедала звонками бухгалтеру Литфонда. Фарида Абдрахмановна не знала, что говорить. Закладывать директора ей неудобно, но и отвечать за отца ей тоже не с руки. Мало-помалу бухгалтер раскололась:

– Не знаю, где Абеке нашел эту… Женщина одинокая, кассир исполнительный… Но…

Матушка торжествующе воздает по заслугам своей бдительности:

– Говорила же: сколько волка не корми…

Слушать одно и то же противно и я попросил ее:

– Мама, завязывай! Пусть папа немного развлечется. Ты что ревнуешь?

– Никто никого не ревнует! Фи-и! Нужно очень… Ты бы знал, какая она страшная!

– Тогда почему ты никому покоя не даешь?

– Глупый! Отец твой тратит на нее наши деньги!

– На курорте без денег нельзя. Луна-парк, лимонад, мороженое…

– Прекрати сейчас же! – закричала она.

– Ты провокаторша!

Говорят же: "Что мать вобьет – никакому отцу не вытащить".

Оставшиеся до возвращения отца две недели не прошли для меня бесследно. Валера прилетел ночью, и наутро он с улыбкой подошел ко мне, собираясь обнять. Я всего лишь увернулся и не подал ему руки.

Всего лишь. Зачем я так сделал? – ведь был я не против того, чтобы отец развеялся. Этого я до сих пор не понимаю, но папа не то, чтобы обиделся, – он срубился. Он посмотрел на меня так растерянно и подавленно, что я тут же догадался, что натворил.

Исправлять положение было поздно, извинения отец не принимал. С мамой через три дня он уже разговаривал, но меня в упор не замечал.

Через десять дней играя в преферанс, папа потерял сознание и упал со стула. Ситка и кто-то из гостей отнесли отца в кровать, вызвали скорую. Врачи измерили давление, послушали сердце и сказали:

"Гипертонический криз".

Отцы для нас, что вывеска над магазином или ателье. Для меня отец даже не вывеска. Не пойму себя. Мама определенно самодур, но она намного ближе, роднее, иногда я и сам чувствую себя мамой – ее слова, мысли, поступки, любого сорта – дурные или не очень – мне понятны и, что там говорить, милы. С отцом давно у меня все не так.

Чем дальше, тем больше я отдаляюсь от него и самое примечательное – нет желания понять, что с ним происходит.

Если бы не так, довел бы я его до гипертонического криза?

Эль Пуэбло!

Унида!

Хамаси равансида!

Та-та, та-та,

Та-та-ра-та-та!

Марал, Омир и я миновали "Кооператор" и поднимались по Панфилова к Оперному театру, Шли и во все горло отпевали прощальную Народному единству.

Марал остановился, поднял над головой гитару и закричал:

– Товарищ Альенде! Ты проиграл, потому что в руках правых оказались экономические рычаги. Но мы победим!

Навстречу спускались два мужика лет за тридцать. Один высокий с бородкой, в очках, второй – ростом поменьше, но покрепче, с сумкой в руках.

Они остановились. Марал полез объяснять, почему победил Пиночет.

Очкарик улыбался, его спутник достал из сумки скомканные трусы, расправил и надел их на голову Маралу. Наш друг и товарищ сквозь трусы не переставал голосить за Альенде.