Бектас Ахметов - Чм66 или миллион лет после затмения солнца

Если это правда, то Олжас Сулейменов фантаст. Говорит так, как будто читал папины переводы. Насколько мне известно, "Порт-Артур"

Степанова, "Блуждающие звезды" Шолом-Алейхема на казахском читают только в аулах. Сулейменов вырос в городе и казахского не знает.

Так или иначе, Озеров подыграл папе и Валера без раскачки взялся за "Тревоги мира и сердце писателя". Все было бы хорошо, если бы не

Алимжанов.

Он отправил Есентугелова на пенсию. Дядя Аблай ничуть не огорчился, а скорее, обрадовался. Прибавилось больше времени клепать свои исторические романы.

Первый секретарь Союза попросил уйти на пенсию и Валеру.

Алимжанову нужен новый директор Литфонда. Папа удивился – с

Алимжановым у него давно хорошие отношения – и напрочь отказывается уходить. Еще больше он удивился, когда уговаривать написать заявление принялся Есентугегов. Доводы у отцовского земляка простейшие: даже, я, мол, ушел на отдых с поста второго секретаря

Союза, а ты, что, дескать, вцепился за должность директора Литфонда?

Не солидно. Папа ему в ответ: если по-вашему, не солидно держаться за столь ничтожную должность, тогда чего же вам с Алимжановым не оставить меня при ней? Занимайтесь мировыми литературными процессами и не опускайтесь до мелочей.

Подослал дядю Аблая к отцу Алимжанов, Первый секретарь знает:

Валере нужна не столько работа, сколько общение, без людей он не найдет себе места. К Алимжанову не придерешься – папе 62 года, перед законом все равны. Так что, так или иначе, и без Есентугелова первый секретарь спровадил бы отца, только напрасно дядя Аблай разъяснял

Валере как младенцу, что почем и кто откуда. Отец хоть и рядовой переводчик, но сам с усам и уж кому-кому, а Есентугелову с

Алимжановым цену знал.

На следующий день после ухода на пенсию папа был злой как тысяча чертей и не по делу возник на Пленуме против первого секретаря.

Алимжанов пожурил отца: "Абеке, мне стыдно за вас". Через полчаса к

Валере подошел Ахтанов и попросил подписать письмо в ЦК против

Алимжанова. Сказав: "У вас свои дела, а у меня свои", письмо папа не подписал.

Тетя Софья говорила: "Человек на пенсии, что на помойке". Кто не забывал отца так это в первую очередь Галина Черноголовина и поэтесса Руфь Тамарина. Первая поменяла квартиру, жила где-то у пивзавода и регулярно приходила проведать пенсионера. Вторая присылала на праздники открытки, дарила при встречах новые книги.

Часто приходил к отцу и переводчик Хамза Абдуллин. Приходил первое время больше от того, что жил Абдуллин один, без семьи. В войну Хамза попал в плен, перешел на сторону немцев и служил в газете Мустафы Чокаева "Милли Туркестан". Отсидел около 10 лет, после лагерей долго не мог устроиться на работу. Семья, что была у него до войны, отказалась от него. Помыкавшись без работы, Абдуллин пристроился в институт литературы, писал стихи и переводил грузинских авторов.

Ему за пятьдесят и на голове ни одного седого волоса. У моложавого Абдуллина недавно вышел перевод "Витязя в тигровой шкуре"

Руставели. Два года назад у него в квартире появилась молодая жиличка, студентка Женпи, которая одним за одним родила мальчика и девочку и объявила, что дети от Хамзы. Он спрашивает у отца, что ему делать – Абдуллин не верит в свое отцовство. Валера ответил: "Дело твое".

После недолгих колебаний переводчик признает детей от жилички родными и дает им грузинские имена Шота и Тинатин.

Сам по себе Хамза тип малоинтересный, занудный, рассказывать о которых нечего, но так уж сложилось в дальнейшем, что упомянуть о нем необходимо.

Чтобы не оказаться не нужным родным, надо доказать, что ты нужен вне дома. Папа закончил перевод книги Озерова, но мама не давала ему покоя: "Ищи работу". Отец недоумевал. Вроде гнул спину на семью всю жизнь, да и заработал немало, а его вновь гонят на поиск добычи.

Матушке все мало.

Положение папы в доме поменялось. Если раньше он и подумать не мог, что мама может осмелиться когда-нибудь насмешничать над ним, то теперь привыкал к ее покрикиваниям. Она требовала от отца продолжать содержать давно уже взрослых детей, папа оправдывался: "У меня персональная пенсия", на что матушка пренебрежительно фыркала:

"Какие-то сто двадцать рублей".

Определенный резон в мамином надоедании имелся. Деньги, что лежали на сберкнижках, можно спустить быстро. И что тогда? Тридцать или сорок тысяч, которые имелись, нужны не на черный день или на сверхпокупку. На черный день за глаза хватит и двух тысяч. Эти деньги подпирали мамину уверенность в себе, ее право жить так, как ей хочется. Пропадут эти деньги, тогда и миф о маминой состоятельности рассеется в один день, а это уже хуже всего.

Если бы у отца была конкретная специальность, то подыскать работу может было бы и несложно. Такой специальности папа не имел и везде, куда бы не обращался к друзьям или знакомым, получал ответ: "Надо немногого подождать".

"Писатель оторвался от пишущей машинки и произнес:

– Что-то не идет, не пишется повестушка. Давненько я в народ не ходил, слова заповедного не слыхал. Эй, жена!

– Что тебе, дорогой?

– А ну принеси-ка мне мой командировочный тулуп.

– Далеко собрался-то?

– В народ пойду за заповедным словом.

– Надолго?

– Не знаю, не знаю. Может совсем в нем растворюсь.

– Ты там не больно-то растворяйся. У нас за квартиру три месяца не плачено".

Анатолий Эйрамджан. "Дремучесть". Рассказ.

– Пока не защитишь диссертацию, о писательстве можешь и не мечтать. – предупредила год назад мама.

Мечтай не мечтай, но никто не может мне помешать писать. О чем пишешь – не главное. Главное, как писать. И с тем и с другим у меня ничего не выходит. В школьных сочинениях меня вела новизна впечатлений. Она то и маскировала бессвязность слов. Сейчас я буксую на втором слове, не могу закончить предложение. В чем дело? В отсутствии новых впечатлений? Не могу понять. В 9-м и 10 классе я ощущал в себе то, за что мама нахваливала Сатыбалды. Да и сегодня внутренне я чувствую, что намного мощнее, могущественнее матушкиного самородка. Даже если для писательства внутренняя мощь важнее таланта, то, что толку? Что-то тут не так. Почему я топчусь на месте? Может стоит снова начать?

О чем я хочу написать? Для начала ни о чем. К примеру, рассказ.

Начну, а там, куда кривая выведет.

Итак… Начинаем снова. Я написал два предложения и больше ничего не могу извлечь из себя. Предложения невообразимо выспренные. Вряд ли еще кто-то способен столь противно писать. Ужас. В самом ли деле для писательства обязателен талант? Но тогда литературу надо оставить в покое и по-прежнему заниматься вышучиванием сатыбалдыобразных типов.

Какую книгу мечтал я написать? Ту, которую бессознательно жду от других. Книгу, какая способна успокоить, образовать порядок во мне, примирить с жизнью. Вообще-то с жизнью можно примириться, если не думать о том, что тебя мучает. Есть ведь люди, которые обходятся без этого и не обращают внимания на насмешки окружающих. Живут себе и живут, делают свое дело. Да, но не у всех на шее такие, как у меня, обязательства перед родными.