Владимир Яременко-Толстой - Девочка с персиками

Зимняя Венеция. Анна Итальянская. Башня в Маростике.

Венецианский вокзал Санта Лючия встретил нас солнцем и относительным по сравнению с Веной теплом. Было градусов десять плюс. Мы зашли в одну из привокзальных кофеен, чтобы позавтракать.

Памятуя о том, что эспрессо в Италии это не то, что эспрессо вне

Италии, что это всего лишь один глоток очень крепкого кофе, а не целая чашечка, мы наебнули по пушистому каппучино, присыпанному сверху стружками горького шоколада.

Запах моря и гниющих каналов слегка возбуждал, смутно напоминая запах давно не мытой пизды. Мы не были обременены вещами и, следуя стрелкам указателей, пошли по узким средневековым улочкам к площади

Святого Марка. С Анной мы договорились встретиться к одиннадцати у вокзала. Ей надо было ехать из Вероны, где она в данный момент обитала.

На площади было пустынно. Со стороны Адриатики дул резкий пронзительный ветер, выдувая мозги и забивая дыхание. Преодолевая сопротивление ветра, мы добрели до парков Ждардини с торчащими среди вечнозеленых пиний биеннальными павильонами и повернули назад. Сели на речной трамвай, не покупая билетов, и доехали на нем до Санта Лючии.

– Мы можем зайти в Академию, там учится один русский студент, а затем пойдем обедать, я знаю здесь одну модную тратторию, – сказала

Анна. – А вечером поедем в Верону. Устроим маленький ужин у Лучьяно, я пригласила пару друзей, которые хотят увидеть голых поэтов. У

Лучьяно есть небольшое палаццо 14-го века, доставшееся ему недавно в наследство. Вы там сможете жить.

– Лучьяно – это твой друг? – спросил я.

– Да, мой бой-френд. Это он продьюсировал тот фильм, который мы снимали в России.

– А фильм мы тоже посмотрим?

– Может быть, если в палаццо есть телевизор и видео. Но, как мне кажется, там ничего этого нет.

Мы шли в Академию.

– Она ничего, – шепнул мне на ухо Ив. – Думаю, мне уже можно ебаться…

– Но у нее есть Лучьяно! Ты же сам только что слышал!

– Это не имеет значения! Мы может выебать ее вместе! Хочешь?

– Дурак! Заткнись, а не то она услышит!

– Мне просто очень надо ебаться!

– Найди себе итальянку!

– Мне хочется русскую пизду!

– Заткнись! – прошипел я ему и обернулся к Анне. – Аня, а что делает этот чувак, который учится в Академии? Что он рисует?

– Он рисует исключительно Спасителей и Мадонн. Огромных, монументальных, многометровых. И все ходят к нему смотреть на его работы и восхищаются его талантом, и студенты и профессора. Он окончил в Москве студию Ильи Глазунова, где всему этому научился. Он этим очень гордится и ведет себя ужасно заносчиво, словно живой гений. Его за это называют – Супер Эго. Но это еще из-за роста и из-за фамилии. Фамилия у него – Супрего…

– Ха-ха! Супер Эго – какое отличное поганялово!

Мы нашли маленького Супер Эго в мастерской за работой, когда он наносил красный кадмий на кровоточащие раны Иисуса Христа, натуралистично распятого им на огромном холсте.

– Сейчас будет обход, – сказал он. – Я пока занят, поговорим после.

В этот момент в коридоре раздался топот, и в помещение ввалилось пару десятков людей. Среди них выделялось несколько профессоров и ассистентов, остальные явно были студенты. Якобы полностью уйдя в работу, Супер Эго продолжал рисовать, словно бы никого не замечая вокруг. В мастерской воцарилось молчание, продолжавшееся пару минут пока все разглядывали картину.

– Браво! Брависсимо! – закричал вдруг, словно в театре, пожилой бородач. Его поддержали аплодисментами.

Словно очнувшись ото сна, Супер Эго ошарашено поднял глаза, делая вид, что он ничего не понимает и удивлен такому наплыву народа. Цирк был полный.

– Пойдешь с нами обедать? – спросила Анна, когда толпа отвалила.

– Не-не-не, – замотал головой при жизни признанный гений. -

Работать надо! Некогда по обедам ходить!

Взяв кисть, он снова погрузился в работу.

– Ну, как? Тебе понравилось? – заглянула мне в глаза наша проводница.

– Кичуха, – поморщился я, словно от зубной боли. – Хотя? В принципе, вся католическая живопись – один сплошной кич, поэтому это здесь уместно. Супер Эго – молодец! Все правильно, пусть итальянцы у него учатся. Он трудолюбив, усидчив, уверен в себе. Будет реставрировать церкви или станет профессором.

– Нам подобное искусство противно, – заявил Ив. – Это не современно.

– Но традиция тоже нужна, – возразила Анна.

– Голая Поэзия как раз ориентирована на традицию, первые поэты были голыми. Античные боги, в том числе бог искусств Аполлон, были голыми. Оплечные бюсты поэтов-классиков тоже часто ваяли голыми. Но