Игорь Боровиков - Час волка на берегу Лаврентий Палыча

Только как-то раз, уже в конце восьмидесятых, в разгар перестройки, совершенно случайно полез Дьяконов во второй ряд книг на собственных книжных полках (у него книги там в два ряда стоят).

Раскрыл одну и обалдел: стольники, стольники, стольники меж страниц.

Раскрыл другую, а там те же купюры. Третью раскрыл – то же самое.

Тысяч пять вот так сразу обнаружил. Хорошо еще, что до павловских реформ! Сам, оказывается, туда прятал, чтобы не пропить. А память подводила. И в тот декабрьский вечер подвела, так что он уже не мог вспомнить, какой чудный, какой изумительный, какой чисто петербургский человек только что встал перед ним на колени.

От Володи поехали мы с Севой прямиком на Ленинградский вокзал и приобрели там самый дешевый билет за семь рублей на так называемую

"черную стрелу", сиречь ночную сидячку. Вернулись ко мне, а по дороге накупили водки на оставшуюся сумму. Допили всё, и пошел я в полночь провожать Старикашку на электричку до платформы Перово.

Чтобы, значит, доехал он до Казанского вокзала, а там бы перешел на

Ленинградский, где в час ночи его поезд отходил. Только, вдруг, по дороге Старикашка встал передо мной на колени прямо на грязный снег улицы Плеханова и говорит: "Хуй с ним с билетом! Давай его продадим, а деньги пропьем! А я как-нибудь до дома на электричках доберусь!" Я же ему: "Пошел на хер, чума!" И под зад ногой. Так он мне тогда осточертел!

А сейчас, вдруг, столь ясно представилось, что Старикашки в моей жизни больше не будет никогда. Ему сюда отныне дорога заказана, а мне самому в Питер уже не выбраться. И не увидимся мы больше. Так что пора с ним навек прощаться.

Впрочем, не буду отчаиваться. Однажды я уже попрощался навсегда с целым рядом дорогих мне людей, улетевших на планету Америка. Даже длиннущее письмо по этому поводу накатал 21 год тому назад всё в той же гостинице Кошта ду Сол. А потом жизнь так повернулась, что я сам в Америке оказался и со всеми встретился. Здесь, чувствую, надо бы рассказать тебе поподробней о бывших супругах Слонимских, которые сыграли в моей жизни столь огромную роль. Ну, об Алисе-то я уже немало написал, а вот об её бывшем муже пока лишь упоминал Боже, подумать только, когда-то в шестидесятые-семидесятые годы мы с

Виталиком сидели ночи напролет, говорили, говорили, и так много общего было у нас, так мы друг друга понимали! Эти давние ночные посиделки со Слонимским – одно из самых ярких воспоминаний всей моей жизни. Алиса познакомила меня с ним весной шестьдесят пятого года, аккурат после Машкиного отъезда. Но тут надо сделать отступление и рассказать тебе следующую историю.

Сразу после первого курса, летом 63-го, у меня неожиданно возник роман с очень красивой девочкой с нашего же филфака – Эммой

Полтавской. Мы с ней работали вместе на Ленинградском пушном аукционе в июле месяце и там сошлись. Аукцион этот был излюбленным местом летних халтур для студентов языковых вузов. Пока он шел, успели мы несколько раз трахнуться, а как закончился, она вдруг предложила мне поехать вместе с ней в Крым, на что я с радостью согласился. Мы приехали в Коктебель и там проворковали, прокувыркались в койке недели две, когда на нашем горизонте появилась компания студентов автостоповцев из Московского авиационного института. И один из них, этакий золотобородый красавец-викинг, Эммочку от меня увел. Я, помнится, тогда настолько расстроился, обиделся на неё, что мы с ней в дальнейшем, все годы совместной учебы на филфаке даже не здоровались. Я же после этой истории сам загорелся автостоповскими путешествиями. Тоже захотелось выглядеть вольным искателем приключений с романтической

Хименгуэевской бородой. Автостоп тогда, кстати, очень пропагандировала комсомольская печать, и даже были придуманы специальные автостоповские талоны, которыми, как деньгами, можно было расплачиваться с шоферами, как-то их стимулируя. Так что благодаря Эммочкиной измене я в следующие годы объездил с друзьями автостопом всю Европейскую часть Союза. Впрочем, опять отвлекся.

Речь, ведь, шла о Виталике.

Естественно, Алисе, как одному из самых близких друзей, я досконально поведал мою грустную историю с поездкой в Коктебель. И как-то два года спустя она мне рассказывает с придыханием, и аж дрожа от возбуждения:

– Лесник, ты представить себе не можешь, с каким мужиком я познакомилась! Такой, бля, парень, такой парень, Виталий Слонимский!

Ты знаешь, кого мужем он был? В жизни не догадаешься! Щас скажу – охуеешь! Я, бля, сама охуела! Он был мужем Эмки Полтавской! И знаешь, сколько, бля, времени он был её мужем? Две недели! А представляешь, куда он с ней ездил? В Коктебель! А там она его, бля, бросила и укатила с какими-то артистами из Москонцерта! Нет, бля, ты представляешь? Не тебя, бросила, хера с бугра, проходного ёбаря, а законного мужа!

Я, помнится, совершенно обалдел. Только и смог сказать: "Усраться можно!" Больше слов не нашел.

Прошло ещё сколько-то времени, и Алиса сообщила, что у них с

Виталиком наклевывается что-то серьезное, и она хочет его со мной, лучшим другом, познакомить. И говорит:

– Ты на всякий случай не рассказывай, что Эмку трахал, а то вдруг ему, бля, больно будет. Лучше скажи, что ваще её не знаешь.

Ну, а мне то что? Хвастаться тут нечем. Конечно, говорю, мол, в жизни не признАюсь. Знакомит она меня с ним, и Виталик, выяснив, где я учусь, спрашивает:

– А ты Эмму Полтавскую знаешь?

Мне бы, дураку, подумать, повспоминать, мол, кто такая, а я сразу и быстро отвечаю, как выстреливаю: "Нет!" Виталик же и говорит:

"Ясно, ты, значит, тоже её трахал".

– Почему ты так решил? – спрашиваю. А он объясняет:

– Да, ведь, баба-то – какая красивая. Так я тебе и поверил, что ты о ней даже не слыхал. А коль скрываешь, значит – трахал. Посему и не сомневаюсь, что мы с тобой молочные братья.

Вот так мы с ним и задружились. Меня же он просто потряс. Будучи по специальности инженером-химиком, Виталик знал литературу лучше профессио-нальных литературоведов, искусство лучше профессиональных искусствоведов, музыку – лучше профессиональных музыковедов. Он, вообще, знал всё. Такого универсально образованного человека я в жизни больше не встречал. При этом был исключительно умен, остроумен и мягко ироничен. Общаться с ним составляло величайшее наслаждение.

В том же 65 году они с Алисой поженились, а через год у них сын

Ленька родился. Брак их сам по себе был просто уникальный. После

Ленькиного рождения договорились они между собой, что оба дают друг другу полную половую свободу, не будут испытывать никакой взаимной ревности и еще при этом решили всё друг другу рассказывать, как самые близкие и родные люди. Договор же сей соблюдали свято.

Человек, не посвященный в их отношения, услышав о чем беседуют между собой супруги Слонимские, решил бы, что у них или у него самого крыша поехала.