Игорь Боровиков - Час волка на берегу Лаврентий Палыча

Да я же тебе о ней уже писал. Юленька. Та самая, которую он страстно любил одновременно с кассиршей Анькой. Это она вышла замуж за русского американца Борю, и сейчас имеет вместе с ним на Брайтоне ресторан. Так Юлька предложила Севе должность ночного посудомойщика и пообещала платить по 5 долларов в час наличными. При этом даже нашла ему комнатушку на том же Брайтоне за 300 американских баксов в месяц…

… Кстати, лёгок на помине! Только что Старикашка позвонил из

Нью-Йорка и рассказал, что к нему прямо в комнату пришла девчонка лет двадцати, тайка (таиландка) задрала юбку и сказала фак ми фор твони долларз, что дословно значило: оттрахай меня за двадцандель!

Была, говорит, пьяная в дупель, а водкой не пахло. Но у Старикашки в тот момент не было 20 долларов. У него, вообще, ни цента сейчас нет, и он сидит в полных нулях. Тайка же пошла к соседу грузину, где и осталась. Надо сказать, что Старикашка, несмотря на свои полновесные

60 лет, за год канадского сексуального воздержания стал сексом озабоченный, как 16-летний прыщавый юнец. Тем более, что он месяц целый предвкушал встречу с Юленькой и почему-то уверен был, что она по старой памяти тут же примет перед ним любую позу. А та ему -

Отсос Петрович. Мол, вот тебе грязная посуда и давай, ебись с ней, а обо мне даже не мечтай. У меня, мол, блин, ваще, с тобой ничего не было. Так он всплакнул от огорчения, утерся, подрочил, снова утерся и принялся за мытье посуды…

… В общем, когда Сева эту тайку увидел и понял, чего она хочет, от горя даже запить хотел. Но не запил, ибо – не на что. Теперь, говорит, она за стенкой с грузином трахается. Аж стена дрожит, а я, мол, ревную, так она мне понравилась. Я ж ему сопереживаю и успокаиваю. Мол, там, триппер самое безобидное из всего ходячего букета, где главный приз, наверняка, СПИД…

… Сам же, хорошо принявши на грудь и включив в интернете московскую станцию Авторадио, сижу, наслаждаюсь музыкой и в очередной раз предаюсь воспоминаниям. Вспомнилось, вдруг, как батя мой, геолог, в 1955 году, будучи где-то в Сибири, купил там у местных алкашей испорченный трофейный немецкий приемник Телефункен с радиолой и привез его в Ленинград перед самым новым годом. Наверное, именно сегодня годовщина, ибо ровно 45 лет прошло с момента появления в нашем давно уже не существующем доме в Лештуковом переулке этой машины. Кому сей аппарат принадлежал в славные, добрые довоенные времена, как и на чём добирался в своё время из Германии до Сибири, я могу делать только чисто умозрительные предположения.

Но обратный путь на Запад до Ленинграда он проделал на коленях папани в самолёте Аэрофлота Ил-12. Правда, у нас трофейное чудо техники тоже долго не задержалось и отбыло в дом какого-то его друга геолога. Произошло это то ли в 1958 то ли 59 году, когда папаня с ужасом и отвращением застукал меня слушающим подрывную вражескую радиостанцию Би-би-Си на русском языке.

Но когда Телефункен был в Ленинград доставлен, починен, перегоревшие лампы заменены, да еще прилажена к нему сооруженная папаней на крыше нашего дома какая-то хитроумная антенна, то, оказалось, что передо мной – весь мир. То есть, я, как бы оказался в

Интернете 1956 года. Когда в сентябре 99, купив, наконец, приличный компьютер Пентиум -3, я впервые вошел в интернет, то ощущение причастности к миру было точно такое же, как и в январе 56-ого перед шкалой и глазком Телефункена. Особенно глазок меня завораживал.

Зеленый такой и всё время подмигивал. А чтобы настроиться на

Music USA, надо было добиться того, чтобы глазок этот полностью совместился и больше не мигал. Тогда совершенно фантастический голос произносил незабываемым басом: Зис ис мьюзик

Юэсэй!

Сидел я, вернувшись из школы, на нашей убогой кухне, ел макароны по-флотски, а в соседней комнате, где находился старенький довоенный аппарат, звучал Караван Глена Миллера, или очень модная в те годы джазовая песня Истамбул. Я слушал их и испытывал подлинный катарсис.

При этом, казалось, что рожден и живу где-то на задворках жизни. А жизнь – вот она, там в Америке, звучит из Телефункена на волне

Music USA…

В настоящий момент я испытываю точно такой же катарсис, слушая по интернету московские станции. Например, Авторадио, или уже упомянутую мной Москву 101 – опция: песни любимые народом. Вот и сейчас, только что отужинал на кухне, а за стеной в холле раздавалось: В закатном блеске пламенеет снова лето, и только небо в голубых глазах поэта. Как упоительны в России вечера. И казалось мне, что живу где-то на задворках жизни. А жизнь – вот она, слышится на московской волне Авторадио. Именно эта песня звучала во мне одним декабрьским вечером ровно девятнадцать лет тому назад, задолго до того, как была написана её авторами. В тот день, о котором веду речь, просыпаюсь я утром и вижу: сплю одетым и свет горит. Соображаю: значит, вчера, настолько усталый домой пришел, что даже раздеться не смог, так и уснул.

Вот, думаю, сейчас поднимусь и рассказ напишу. Начало уже есть:

"Он проснулся, встал, выключил свет и разделся". Но тут бросил взгляд на свои еще из Алжира привезенные наручные швейцарские часы, и вдруг понимание пришло, что время-то уже девятый час, давно пора встать, бежать на работу, а я всё лежу. У меня же сегодня присутственный день, и надо быть в редакции как штык, причем без опозданий. Поскольку именно сегодня я – по редакции дежурный. Сие значит, что именно мне надлежит ровно в 9-00 забрать на вахте ключ от нашей комнаты, чтобы начальство, за дисциплиной следящее, видело бы его отсутствие и сделало бы правильный вывод: Ага, у португальцев открыто. Значит, там во всю идет рабочий процесс. А если бы кто из отдела кадров зашел к нам и спросил, где народ, то именно мне, как единственно присутствующему, следовало сказать, что, мол, такой-то (или такая) вышел в тематическую редакцию конъюнктурную правку согласовать, такой-то пошел за справкой в библиотеку, такой-то в машбюро, а еще такой-то в типографию. В общем, всем отсутствующим коллегам надлежало мне придумать и распределить целый ряд важных и неотложных дел. Сам понимаешь, ответственности выше крыши.

Посему вскакиваю как сумасшедший, быстро изображаю умывание и, не позавтракав, выбегаю в снежную декабрьскую черноту. Лечу на работу, каждую минуту сверяясь с часами. На эскалатор метро "Бауманская" я ступил ровно без семи минут девять, что значило – не опоздал, успел.

Первая странность была отмечена мной именно на эскалаторе. Обычно в это время, он народом переполнен, и вверх и вниз едут толпы людей. А тут вдруг – пустота. Но я заострять внимание на этом факте не стал.

Мало ли что! Да и некогда мне было, я на службу спешил. Выскочил из метро и сквозь метельную мглу помчался по улице Энгельса на Большую