Владимир Фомин - Белая ворона. Повесть моей матери

Все женщины нашего рода, когда теряли своих мужей (мужчины у нас всегда умирали первыми), никогда не выходили замуж вторично и не гуляли. Наверное, у меня было это генетическое – чувствовать себя хорошо и без мужчин. Мои пациенты-мужчины думали, что я принимаю какие-то таблетки от желаний. Другие, когда я отказывалась от их услуг, удивлялись: "Ты что, больная? Ведь это необходимо для здоровья". Но я и моя мама были очень здоровыми и энергичными в отличие от замужних женщин, опровергая миф о необходимости телесного общения с мужчинами.

После того, как чёрт меня побрал, гармония наших отношений нарушилась. Раньше много лет назад я видела в Лёне надёжную опору в жизни, каменную стену. Сейчас он был для меня не опорой, не мужчиной, а ребёнком, сынком. Поэтому раньше телесная близость была естественной, так как вела к рождению детей. Сейчас о детях речи быть не могло, и такие отношения с презервативами стали для меня неприятными и противоестественными, как инцест. Они не укладывались в сознание, как необходимые.

– Ну, хоть бы пореже! – говорила я.

– А как часто тебе это необходимо?

– Ну, раз в год.

– Как корове?

– Да, как корове, или чтобы совсем этого не было.

Я тяготилась этим, а он совсем не мог так пахать в огороде, как я, не мог сравняться со мной в лесу. Он не любил землю, огородные работы и тяготился тем, что не может быть мне полноценным помощником. Поэтому, навестив меня, и собираясь гостить долго, он уезжал в этот же день, видя, как я занята, и мне было не до него. Наступали тяжёлые времена инфляции, зарплата не выплачивалась, надо было зарабатывать в лесу и в огороде, а он не мог. Кроме этого он стал странно вести себя со мной. С посторонними людьми он рассуждал здраво, и все считали его очень умным, приятным собеседником. Но когда он оставался со мной, то как из рога изобилия из него шли безжизненные фантастические идеи, выслушивать которые мне было очень неприятно. Я расстраивалась, так как видела его болезнь. Все усилия психиатрии, вся химия, электрошоки – всё это не лечило, а било по голове. Он просто научился скрывать свою сущность и подражать поведению здоровых людей, а при мне он раскрепощался. Я предложила ему полечиться голодом, но он отказался. Он привык к своей болезни. Теперь я расставалась с ним без сожаления, и писала ему, что у нас разные интересы. Он огорчался и считал, что это не так, и в каждом письме предлагал разные варианты, как разбогатеть, а также писал, что он верен мне, и у него никогда не будет другой женщины. Последнее письмо от него датировано 5 февраля 1993 года. Он сообщал, что в Америку не уехал только по той причине, что у него нет денег для получения заграничного паспорта, предлагал взять нам совместно 5 гектаров земли и выращивать одну культуру, например, яблони, а временно, пока они не выросли, в междурядьях выращивать клубнику. В том же письме он называл меня святой, а Вову почти святым. Больше писем не было, наверное, экономил на конвертах.

Летом 1994 года он впервые не приехал ко мне в гости, наверное, не было денег на дорогу, так как перестали выплачивать пенсии, а помощь он ни от кого не принимал, так как не хотел быть обузой. К нему стал ездить Володя. Последний раз он приехал к Лёне в женском платье. Я представляю, что он чувствовал и думал. Он понял, что сын пошёл по его стопам. Затем пришли телеграммы, извещающие о смерти. Телеграмма. ‹http:atheist4.narod.rusvf19.htm›

Лёню не сразу обнаружили, никто не заглядывал в его убогую хижину, его нашли уже разложившимся. Он повесился на двери каким-то странным образом.

За несколько дней до телеграммы вдруг ни с того ни с сего Володя заговорил о самоубийстве, грех это или не грех. Он принимался рассуждать об этом несколько раз и не мог решить. Наконец, решил, что это не грех. Я согласилась и сказала, что это лёгкий выход из безвыходного положения, когда человеку бывает очень тяжело. Одновременно с этим мне приснился причал на Волге, где мы с Лёней кружились в вальсе на палубе большого парохода. Мы должны были расстаться, только было непонятно, кто кого провожал: он меня или я его. Нам было хорошо. Раньше, когда мне снилось, что я получаю от Лёни письмо, через три дня он приезжал сам. "Значит, скоро приедет", – подумала я, но вместо этого пришла телеграмма.

Говорят, что души умерших в годовщину смерти покидают нас навсегда и прощаются стуком в дверь или в окно. Я ждала, но стуков не было. Проснувшись среди ночи, я увидела на внутренней стороне предплечья светящееся пятно, которое сразу же исчезло. Это мой Лёня распрощался со мной и теперь уже навсегда.

"Господи! Прости нас, и если это в твоей власти, то дай нам ещё раз родиться на Земле. Мы встретимся ещё раз и обязательно узнаем друг друга по ощущению родства, независимо от того, в какой бы оболочке мы не появились Мы не совершим больше всех этих ошибок и будем жить по твоим заповедям".

Когда Лёню насильственно госпитализировали в психиатрическую больницу, я осталась одна с десятидневным ребёнком, и заботы о нём спасали меня от депрессии. А Володя спал и пил молоко, смешанное с горечью слёз и отчаяния. Бабка Груша, которая уже несколько лет водилась со студенческими детьми, называла его золотым ребёнком. Она приходила водиться с ним на четыре часа и ложилась спать на мою кровать. Я приходила с занятий и будила Володю, чтобы покормить, и будила бабку, чтобы отпустить домой. Таких детей ни у кого не было. У других студентов дети капризничали, и даже одной девушке пришлось сдать ребёнка в дом малютки, так как он кричал дни и ночи, никому не давая спать. Другие спали по очереди и справлялись с ребёнком, потому что их было двое. Мой ребёнок спал сутками, никогда не капризничал и плакал только тогда, когда я задерживалась с кормлением, как бы говоря: "Дайте мне только поесть, и больше мне от вас ничего не надо". Пелёнки он не марал, а ждал, когда утром его распеленают и положат газету под попку или подержат его над тазиком. Он быстро прибывал в весе, и в три месяца весил как восьмимесячный. Мы взвешивались регулярно, и врачи, наблюдая рекордную прибавку веса, собирались поставить его на учёт, предполагая начинающийся диабет, но они ошибались. У него был спокойный характер, хороший аппетит, а я вырабатывала жирное молоко.

Моя мама, ставшая бабушкой, перенесла свой материнский инстинкт теперь на внука, но уже в удвоенном размере. Приехав за ним в роддом, она воскликнула: "Внучек мой! Он мой!" и, оттолкнув нас с Лёней локтями, схватила его в охапку и не отпускает его уже сорок лет. Она рычала, как медведица, если Лёня приближался к нему.

Была ещё одна женщина, которая обезумела от любви к моему ребёнку. Это Мария Васильевна – младшая дочь прабабушки Анны Михайловны. Фото. Мария Васильевна. ‹http:atheist4.narod.rusvf20.htm›