Ёсио Марумото - Свободен как птица

Я не расслышал фразы «словно птица» и переспросил. Хадзимэ, заикаясь и блуждая взглядом в пространстве бара, где дым и пары алкоголя образовывали специфически пахнувшую туманную пелену, сказал:

– Хочу, чтобы ты был свободен, как птица. Мне уже двадцать один год, и я – взрослый человек. Обо мне теперь можешь не беспокоиться. Хочется, чтобы ты взмахнул крыльями и воспарил в небо, как птица.

Мы сидели напротив друг друга, так как к нам за столик, не спросив согласия, посадили еще одного клиента. Место рядом с Хадзимэ занимал мужчина лет шестидесяти, лысый, с красноватым лицом, с реденькими, сверкающими проседью усами. Пиво в стоявшей перед ним кружке нисколько не убывало. Время от времени он, как будто прислушиваясь к нашему разговору, вскидывал на Хадзимэ сонный взгляд. Все, что я помню, – это тусклый взгляд старика и залитое слезами лицо Хадзимэ. Вытирая бегущие по щекам слезы, сын был сам похож на птицу. С того Нового года, когда мы с ним вдвоем пили пиво, я стал часто видеть его плачущим. Теперь стоило только ему выпить, как он начинал плакать… Испытывая тревогу за Хадзимэ, я осушил кружку.

Когда я поставил свою подпись и печать под заявлением о разводе, но сразу не мог переехать, Акико заявила, что она сама покидает наш дом. Хозяева ресторана, куда она поступила работать, предложили ей пожить у них.

– Акико, тебе вовсе незачем уезжать отсюда. Лишь только я раздобуду немного денег, чтобы снять комнату, как сразу же уеду. Подожди немного.

Мысль о том, что Акико, которой было уже за сорок, будет жить в разлуке с детьми, была для меня невыносима.

– Но я слышала, там из-за твоих долгов квартиру забрали, и ребенок у вас есть. Почему бы вам всем вместе не переехать жить в наш дом? Уж наверное, Кавасима-сан позаботится и о Хадзимэ.

Акико, оказывается, знала все, вплоть до фамилии моей незаконной жены. Квартиру Ёсиэ действительно конфисковали, и, хотя принудительное выселение пока не осуществили, она была уже продана с аукциона.

– Нет, это немыслимо! Это просто глупо! – воскликнул я.

Лишившись собственного жилья, Ёсиэ, видимо, стала обузой в родительском доме. Как же ей тяжко приходится сейчас! Отобрана квартира Ёсиэ. Конфискован мой заложенный и перезаложенный дом. Этот дом, стоимостью самое большее в пятьдесят миллионов иен, имел закладных примерно на восемьдесят миллионов, так как, не располагая другой возможностью получать ссуды из банка, я каждый раз его закладывал, занимая деньги в разных местах под высокие проценты. Когда я обанкротился, была объявлена продажа дома с аукциона. Однако, если бы торги состоялись, мои кредиторы не получили бы всю сумму, занятую мною. Поэтому они пока не подавали на меня в суд. Банки, давшие ссуды по первой и второй закладной, могли сразу объявить аукцион, но они не спешили, выжидая, кора я вновь встану на ноги. Естественно, мне нужно было как можно скорее поправлять свои дела. Я хотел хотя бы свой дом сохранить, чтобы оставить его Акико, и нервничал, думая, как бы не допустить его продажи. У Ёсиэ на худой конец есть пристанище в родительском доме, а у Акико и того нет. В доме ее родителей, умерших несколько лет назад, жила семья старшего брата Акико. К тому же это была всего лишь двухкомнатная муниципальная квартира в пригороде Токио.

Ёсиэ я посылал деньги на жизнь. Взамен потерянной ею квартиры я намеревался приобрести что-нибудь в ближайшем будущем. Акико же нужно было возвращать долги, которые мы назанимали вокруг у соседей, и оплачивать накопившиеся налоговые счета. В итоге ей приходилось регулярно вносить суммы, намного превышающие ее заработок официантки. Я хотел постепенно расквитаться со всеми долгами, а затем записать дом на ее имя. Если бы только удалось наскрести приличную сумму хотя бы для погашения долгов ростовщикам (банки могли подождать), тогда можно было бы выкупить и закладные на дом.

– Это твой дом, Акико! Нельзя тебе отсюда уезжать.

– Но его, наверное, скоро отберут.

– Все будет в порядке. Я вот-вот восстановлю свое издательство, уничтожу закладные и запишу дом на твое имя.

– Не очень-то много радости иметь такой дом, заложенный-перезаложенный. Лучше ты живи здесь, чем снимать комнату. Чего тебе зря платить, если я выезжаю отсюда.

Акико начала укладывать вещи. Через несколько дней был решен вопрос с переездом.

– Тебе лучше завтра уйти из дома, я буду перебираться, – предупредила Акико. На следующий день я не появлялся дома до вечера. Однако, вернувшись, обнаружил, что все стоит на прежнем месте. Акико не переехала. Оказывается, ей помешал Хадзимэ, не позволив увезти вещи.

– Сын заплакал и не дал мне уехать. Мне стало так жаль его, что я, хоть это и неразумно, все же отложила переезд.

Даже после этого случая отношение Хадзимэ ко мне ничуть не изменилось. Я мог только догадываться, что таилось в глубине его сердца.

Выступления Дзиро проходили с переменным успехом. Борцы, имевшие разряд «макусита идзё», проводили в одном месте не более семи встреч. Программы выступлений печатались раз в два дня, из-за этого мне было трудно заранее планировать свое время. Поэтому на третье выступление Дзиро я не смог пойти и вечером, позвонив ему по телефону, спросил о результате.

– Победил, – ответил Дзиро приглушенным голосом: видимо, рядом кто-то был. Придя в третий раз на состязания, я узнал итог встреч Дзиро: две победы, одно поражение. На этот раз я тоже взял фотоаппарат. Ожидая выхода Дзиро, снимал схватки других борцов, пытаясь тем самым отвлечься от мучившего меня удушья. Однако оно не проходило. Наверное, лучше было отложить камеру и просто наблюдать. В рамке видоискателя даже неповоротливые тяжеловесы казались почему-то проворными. Мне удалось запечатлеть молодого борца. С перекошенным от напряжения ртом он раскланивался после проигранной схватки. Я все не мог оторвать глаз от его фигуры и сделал несколько отличных снимков. Забавно, конечно, но в какой-то момент мной овладел азарт профессионального фотографа, я буквально влез в шкуру этих борцов.

– Тяжко, ох, тяжко, – бормотал я, беспрерывно нажимая на спуск.

Когда в видоискателе появился Дзиро, я сделал одно открытие. Топая во время разминки, он высоко подбрасывал ноги. Я заметил, что, кроме него, никто не мог так высоко поднять колени. Широко расставленные ноги Дзиро являли собой образец совершенной красоты. Но в тот день он снова проиграл борцу, бывшему раза в два его тяжелее. Теперь я стал всегда брать с собой фотоаппарат на состязания. На этот раз у Дзиро было две победы, три поражения, затем на две победы вышло четыре поражения. Поскольку борцы разряда Дзиро проводили всего семь встреч, в итоге У него было больше поражений.