Андрей Голяк - Удовлетворение

Временами задумывалась, интуитивно теребя кончик носа, потом снова принималась стучать по клавишам.

Что-то вздрюченная она в последнее время – с Дашкой у них не ладится, что ли? Как-то они порознь сейчас – Дашка сама по себе, Пэм сама по себе. Нет, живут они всё ещё вместе, появляются вместе, но чувствуется – не то у них что-то. Переживают обе, парятся по этому поводу, да только не получается узелки вязать – заново-то оно всегда сложнее. Пепел не выспрашивал, не вынюхивал – нехорошо лезть с расспросами в чужие отношения. Но у Пэм в глазах сплошная тоска и одиночество – от этой тоски она и сбежала с ними в тур. А Даша осталась… Вот так-то… Недолго им вместе – это к гадалке не ходи.

– А я, чувак, смотрю – штрих этот ваще болт на лабу забил.

Остальная пачка1 старается, братва пыхтит, в дудки дует… А он примостится сбоку – мундштучок у него специальный для верхотуры, инструментик достойный – а только не лабает ни хера, – это Митрич делится воспоминаниями о том, как колесил с цирковым оркестром по

Германии и Люксембургу.

– Ага, есть такие фармазоны, – соглашается Гурген. Он тоже в своё время попыхтел в шапито, только в Северной Ирландии. – Лабать – не лабут, а за баблом первые руку тянут.

– Так вот… Филонит он почти всю программу… Только раз-другой встанет, дунет поверху – когда попадёт, когда нет… И дальше садится…

Слушатели в красках представляют картинку и заливаются смехом.

– Я как-то не удержался, подхожу и спрашиваю: "Что же это вы,

Вольф Пимпасович, так мало играете? Вон ребята как стараются!"

– Как, ты говоришь, его звали? – изумился Кокс.

– Вольф Пимпасович! – отчётливо произносит Митрич и аудитория складывается пополам в новом приступе хохота. – Так вот, спросил я его, а он так со значением посмотрел на меня, и отвечает: "Видишь ли, Митенька, хороший музыкант на правильном звуке – он как брильянт. Должен сверкнуть разок-другой и всё, а не светить без передышки, как электрическая лампочка".

Чуваки аплодируют, сражённые наповал нечеловеческой мудростью незнакомого Вольфа Пимпасовича. Пепел хмыкает тихонько. Только Пэм, не обращая внимания на занятную байку, продолжает яростно терзать ноутбук. Нет, что-то у неё в жизни явно пошло наперекосяк – иначе с чего бы ей так расклеиться… А сегодня совсем раскисла – по телефону, что-ли, наобщалась с утра пораньше?

К четырём часам автобус въезжает в небольшой городок районного значения – Павловск, вроде… Пепел уже запутался в этой географии, да и ни к чему это помнить – перед выходом на сцену черкнёт название на плей-листе. Начало концерта в девять – есть время на пожрать и саундчекнуться. Обычная суета – Батут утрясает вопросы, Пэм занимается пресс-конференцией и интервью на местном радио – оказалось, Пеплу ещё на прямой эфир ехать…

Чуваки собираются обедать, Пепел перекусывает почти на ходу. И вдвоём с Пэм падает на заднее сиденье немытой, наверное, с момента покупки, "бэхи". Молчаливая тряска по местным ухабам, её сжатые в ниточку губы, а в глазах – та же тоска и то же одиночество.

Здание радиостанции, похожее на сарай, только с жалюзи на окнах.

Затюканные барышни с папками рысью носятся по коридору. Красноглазый диджей перед микрофоном и всё те же, набившие оскомину, вопросы.

Звонки в студию – взволнованные девочки любят музыку и музыкантов, взволнованные девочки вникают в подробности творчества и приватной жизни Пепла, взволнованные девочки растаскивают по кусочкам его,

Пепла, личное пространство. А рядом – красноглазый диджей, брызгающий слюной и перегаром, и Пэм с её тоской и одиночеством в глазах. Пепел комкает концовку и облегчённо вздыхает, когда начинается блок рекламы -значит, уже можно ехать. В машине – снова тряское молчание. Он берёт Пэм за руку и заглядывает ей в глаза:

– Ну-ка, мать, колись, что за говно происходит?

Она поднимает глаза:

– О чём ты?

– Дурочку не лепи! – злится Пепел. – У тебя с самого начала поездки такой вид, будто тебя танком переехали или ты от Дашки забеременела и теперь не можешь решить – оставить ребёнка или нет.

Пэм криво усмехается его неуклюжей попытке пошутить. И отводит глаза. Все попытки её растормошить ни к чему не приводят – она упорно отмалчивается. Машина подкатывает к клубу – времени на разговор больше нет. Всё пространство заполнено толпой желающих попасть на концерт. Их больше, чем мест в клубе, раза в два, как минимум – Батут, небось, кипятком мочится от восторга. Пепел сердито сплёвывает и обещает после концерта вытрясти из Пэм душу, надрать ей задницу, отвинтить голову. Она, соглашаясь, кивает головой – такое впечатление, что она даже не слушает его.

– Пепел, давай скорее, времени в обрез, – его подхватывает под локоть Батут и тащит с собой. Налицо явный Батутовский предконцертный мандраж – руки-ноги ходуном ходят и слюни висят на полподбородка. По дороге он настойчиво зудит, перечисляя Пеплу бесконечный список всего, что нужно успеть – и то, и сё, и пятое, и десятое, а времени в обрез…

Так обычно и происходит – суета и мельтешение в этом говне не оставляют в твоей жизни места для живых людей.

Бессонница

Маленькая змейка, сосущая чуть ниже левого соска…

Полусонный ночной диджей на периодически пропадающей радиоволне с треском и помехами, ставящий джазовые стандарты с древних сорокапяток…

Старая записная книжка с пожелтевшими страницами, часть которых безнадёжно утеряна, и расплывшимися от времени буквами…

Бесконечная трубка, которую куришь в темноте, не видя дыма…

Безымянный почтовый ящик на сайте bessonnitsa.com

Где-то так…

_Current music: AEROSMITH "Cryin'"_

Запрети мне чувствовать то, что я чувствую. Запрети мне знать каждый изгиб, каждую чёрточку твоего тела. Запрети мне слышать твои шаги в этом вселенском хаосе, окружающем нас со всех сторон. Запрети мне коллекционировать твои утренние улыбки. Запрети мне радоваться тому, что ты есть…

Ещё недавно мы бродили, взявшись за руки, по извилистым улочкам и радовались тому, что удалось пережить эту зиму. Ошалевшие от весны птицы вопили, как сумасшедшие. Старушки на углах продавали первые весенние цветы – я останавливалась возле каждой и покупала тебе по букету. Ты смеялась, целовала меня и называла транжирой. Это было так недавно, почти вчера или позавчера.

Да, наверное, ты права – я всегда была транжирой и с радостью пускала по ветру всё, что имела. Но сейчас… Сейчас не тот случай, когда можно, не задумываясь, спустить всё, что нажито. Ты посмотришь на меня этим своим серьёзным взглядом и спросишь – а что же нажито?

Я на миг задумаюсь. Лишь на миг… Ведь столько всего есть, что сложно уместить в нескольких предложениях. Я могла бы рассказывать бесконечно о твоих ладонях, в которых может уместиться весь мой мир, о том, как вздрагивают уголки твоих губ, когда ты только просыпаешься, о том, как ты накручиваешь прядь волос на кончик пальца, когда думаешь о чём-то важном… Не хватит слов рассказать, что твоя ложбинка на груди – самое уютное место в мире… Не хватит вечности, чтобы пересказать всё то, что ты шептала мне в те моменты, когда мы были одним целым – а ведь я бережно храню каждое словечко, обернув в мягкую ткань своей памяти…