Анна Лавриненко - Восемь дней до рассвета

Вилле Валло и не был так известен, и по его ужасающей бледности и худобе не сходила с ума добрая половина девчонок-тинейджеров).

– Сигаретки, не найдется? – спросил он.

Я протянула ему пачку. Все свои карманные деньги я тратила на сигареты – лучше не буду обедать, но курить дешевые сигареты ни за что в жизни не стану!

– Ух, ты, “Парламент”! – он с наслаждением затянулся. Курил он давно, – я знала это, потому что точно так же, с таким же наслаждением, затягивалась сигаретой после некоторого перерыва.

– А ты где учишься? В восьмой? – спросил он.

– Угу.

– А что не на уроках?

– Не хочу… А ты? Из лицея?

– Оттуда…

Я отвернулась, скорчив гримасу. Я ненавидела лицей еще больше, чем свою школу. В лицее училась вся элита нашего города, то есть богатые дети богатых родителей. Они были красивыми, ухоженными, хорошо одетыми, они никогда не знали никаких проблем. Летом они ездили на море, а зимой в Египет или Испанию. Лицей считался очень престижным заведением: не так-то просто было туда попасть, да я и не стремилась к этому.

– За что ты его не любишь? – удивился он.

– Все вы там снобы.

– Неправда. Я не сноб.

– А как же ты туда попал?

– А я слишком умный… – ответил он с таким серьезным видом, что я не могла не рассмеяться. Он застенчиво улыбнулся, обрадовавшись, что сумел развеселить меня.

Мы просидели на лавочке почти весь день: курили и разговаривали. С ним было весело. Или мне так казалось, потому что впервые меня воспринимали как живого человека, а не как нечто, не имеющее ни слуха, ни голоса, ни вообще каких-либо других чувств. Оказалось, что разговаривать не только с самой собой очень даже интересно. Сама с собой ты всегда соглашаешься, на какую бы тему ни шла беседа, сам себе ты всегда кажешься самым умным и самым интересным собеседником.

Но вдруг оказалось, что бывает еще интереснее. С другими. Людьми.

А потом он рассказал мне. Рассказал, что такой же, как и я. То есть, конечно, он не давал такого определения, но я сразу поняла, о чем он. В лицее его так же не любили, как и меня в моей школе. Он был не таким, как они, и почти ни с кем не общался. Он был ни настолько богатым, ни настолько симпатичным, ни настолько остроумным, в общем, не таким снобом. В своем мире он был изгоем, таким же, как и я – в своем.

– Где мы сегодня останавливаемся? – спрашивает он.

– Черт знает, – пожимаю я плечами, – надо посмотреть.

– Так посмотри.

– Рано еще.

– А потом поздно будет. Я есть хочу, – ноет он.

– Ты постоянно есть хочешь, – смеюсь я.

Мы обедаем в первой попавшейся на нашем пути закусочной. Таких закусочных нам встретится еще очень много. Все они будут похожи друг на друга, как самые настоящие близнецы или как на картинке “Найди десять отличий”. Первая же мне очень хорошо запомнилась, наверное, потому, что была первой. На улице – летние столики: пластиковые, я это очень хорошо помню, а внутри всего три стола: чистые, аккуратные, с салфетницами без салфеток. Стулья с железными спинками и мягкими сиденьями, как в кафе-мороженых. И девушка за стойкой: какая-то неживая, с длинными грязными волосами, свисающими отдельными прядями, и унылыми, как осенняя пора, глазами. Хотя это бывает очень даже красивое время года. Но когда опадают последние желтые листья и вот-вот со дня на день наступит зима, становится не по себе: грустно и тоскливо. Примерно такими и были ее глаза.

В закусочной обедаем мы одни. Едим фирменный суп. Этот суп ничего особенного собой не представляет, и ничего фирменного в нем нет, но мы в восторге, как будто обедаем в самом дорогом ресторане. Потом едим салаты и пьем кофе. Кофе растворимый и невкусный. Но для нас почему-то, наоборот, кофе приобретает божественный вкус. Мы смеемся на всю закусочную, и девушка за стойкой поглядывает на нас и улыбается. Мне немного жалко ее. Она одна из нас, и я это чувствую.

В машине орет музыка, а скорость все увеличивается. Он не одобряет быстрой езды, я знаю, но ничего не могу с собой поделать. Мы несемся по дороге с бешеной скоростью и подпеваем “Этой моей жизни” Бон

Джови. Песня сменяется песней, но нам не надоедает. Обедаем теми запасами, которые есть у нас в машине: печеньем, яблоками и конфетами. Пока едим, считаем проезжающие мимо машины, превращая это в забавную игру.

Теперь мне уже не вспомнить названия города, в котором мы остановились ночевать в первый раз: столько потом городов попадалось нам по пути. Конечно, стоит только посмотреть на карту, и я вспомню его – я точно знаю, что это место отмечено красным карандашом, но почему-то не хочется. Кажется, раз я не помню этого, значит, так и должно быть. Да и город встретил нас как-то безучастно, как будто ему было совсем все равно, что мы приехали.

Мы сняли номер в недорогой гостинице и поднялись на второй этаж.

Гостиница – маленькая, придорожная, не грязная, но и не слишком чистая; обычная гостиница, для дальнобойщиков, наверное.

– Ты спишь? – спрашиваю я, когда мы, умывшись, ложимся в кровать.

Она у нас одна на двоих, но это нас совсем не смущает, мы же просто друзья. И что в этом такого, если друзья спят в одной кровати?

– Нет, – отвечает он.

– Что так?

– Не знаю… не спится…

– Вот и мне…

– Как думаешь, мы правильно сделали, что уехали?

– Не знаю…

– А я думаю, да…

Мы лежим в одной кровати в какой-то маленькой гостинице какого-то маленького города. Мы где-то в нигде. Мы совсем не знаем ни этого города, ни людей, которые здесь живут, а они не знают нас, значит, мы вроде бы не существуем в этот момент. Уже засыпая, я вдруг пугаюсь: а что если завтра я проснусь и ничего этого не будет? Ни прохладного номера гостиницы, ни моего друга рядом, ни шелеста травы за окном. А вместо этого – знакомая кровать, уже несколько продавленная, но все еще удобная, постеры на стене, запах блинчиков, которые мама готовит каждое утро, и который я так ненавижу… Что тогда со мной будет? И я нахожу где-то рядом его теплую ладонь и сжимаю ее, чтобы удостовериться, что ощущения счастья, свободы – реальные и не пропадут на следующее утро, когда я открою глаза.

…В то утро мне снова не хотелось в школу. День назад я оказалась в школьном туалете и за закрытой дверью слышала, что обо мне говорили девчонки: оказывается, все считают меня чокнутой. И я вроде как еще и состою в какой-то секте. В общем, полный бред. А еще что я уродина и всякое такое… Неповоротливая, как медведь, и нескладная. Конечно, обо мне и раньше не слишком хорошо отзывались, и не то чтобы в этот день я сильно расстроилась, но во рту остался неприятный привкус. Я раз пять почистила зубы, но так и не смогла избавиться от него до следующего утра. Еще с вечера я решила, что никуда не пойду: но смущать родителей не хотелось, и поэтому в восемь я вышла на улицу и заторопилась по направлению к школе. Пройдя два дома, сбавила шаг и поплелась в другую сторону. Был конец осени: дул страшный ветер, и моросил мелкий дождик, мои кроссовки в момент промокли, и я начала стучать зубами от холода. Сама не знаю почему, но я подумала о нем.