Лев Правдин - Море ясности

Тая посоветовала:

— Ты не переживай.

— Очень надо.

— Где-то наш Васька?

А в самом деле: где же наш Васька?

— Он в надежном месте, — важно сказал Володя, хотя сам и понятия не имел, что это за место.

— В милиции?

Володя промолчал, но на школьном крыльце их встретил мальчик, очень похожий на Ваську, такой же рыжий, в такой же лохматой шубейке, но вместе с тем и не очень похожий. Настоящий Васька никогда не был так чисто умыт, так гладко причесан, а из всех прорех шубейки у настоящего Васьки всегда тянулась серая вата.

И все-таки это был Васька, только какой-то очень чистый, причесанный и обалдевший от переживаний.

— Ребята, — встревоженно зашептал он, — что я вам расскажу! Не поверите… Я теперь у Марии Николаевны живу! Она меня сама купала! В ванне!

Новость поразила Володино воображение не меньше, чем сообщение о полете на Луну первой ракеты. Это было такое открытие, что Володя даже подумал, не врет ли Васька. Разве можно представить себе, как самая строгая учительница, которой даже родители побаиваются, купает в ванне самого последнего ученика.

— Рассказывай, Васька, рассказывай, — торопила Тая и трясла своими косичками.

Они забежали в раздевалку, и там под лестницей, около бачка с водой, Васька и рассказал все, как было.

Вчера вечером, выбежав из Володиного дома, Васька кинулся в милицию искать спасения от беспощадного отцовского гнева. А там уже сидела Мария Николаевна. От своей матери — Павлушкиной бабушки — она узнала, что один из ее учеников арестован.

— Рыжий такой, лохматый…

— Васька, — сразу поняла Мария Николаевна.

Она явилась в милицию и потребовала, чтобы ей объяснили, за что арестован ее ученик. Василий Андреевич начал было ей рассказывать, но тут явился сам Васька, и все само объяснилось.

Учительница подумала, как будто решала в уме трудную задачу, и нерешительно, совсем как ученица у доски, сказала:

— Я, пожалуй, возьму его к себе.

И Василий Андреевич по-учительски одобрил:

— Это очень правильное решение.

Павлик встретил Ваську, как старого знакомого, и его с трудом удалось загнать в постель. Его отец, в зеленой пижаме, заглянул в спальню и зверским голосом прошипел;

— Ты, беглец, лучше спи. А то всыплю.

Васька подумал, что сейчас будет порка, но Павлик, зная, что ничего такого не будет, очень обрадовался:

— Папа, всыпь… ну, немножко.

Мария Николаевна выглянула из ванной и строго крикнула:

— Виктор, прекрати игру, а то он всю ночь не уснет!

Она ходила по квартире в новом голубом халате и всеми командовала. В ванной шумела вода. Павлушкина бабушка шила, сидя на диване, а Васька молча посматривал на всех и замирал от переживаний.

Потом его мыли в горячей воде, потом кормили, потом укладывали спать на раскладушке. Засыпая, он слыхал, как на кухне решали его судьбу.

Мария Николаевна сказала:

— Надо устроить его в интернат, а пока поживет у нас.

Ее муж сказал:

— Взял бы его к себе на строительство, да мал он еще.

Бабушка, наверное, зашивала прорехи в его шубейке, потому что она сказала:

— Уж не знаю, что тут к чему пришивать. Одни ремки.

А утром Васька шел в школу чистый, накормленный, согретый. Павлик поцеловал его на прощанье и сказал: «Приходи скорей», бабушка сунула в его зашитый карман завтрак. Он первый раз в жизни шел в школу, как человек, а рядом шла Мария Николаевна и говорила:

— Хорошо учиться может каждый, стоит только захотеть.

На этом Васькин рассказ пока и окончился.

Тая вздохнула:

— Бывают же люди…

И Володя тоже вздохнул:

— А говорят, она шкуру спускает.

Васька хмуро проговорил:

— Дураки говорят. А я теперь сам из своей шкурки вылезу, а всем докажу…

Настало утро. Ничего не изменилось, а Володе казалось, будто все кругом не такое, как было вчера, будто он вырос за одну ночь и у него прибавилось силы и отваги. Его сначала удивило, что в классе никто не замечает этого, а потом он понял, что и все в классе изменились и притихли. Все стали очень вежливые и какие-то гордые за то, что именно у них такая учительница, которая никогда не оставит своих учеников в беде.

И все очень старались, чтобы все было если уж не отлично, то хотя бы хорошо. И чтобы Мария Николаевна поняла, как ее любят все и уважают.

Конечно, за Васькой все так ухаживали, будто он для всех стал родным и самым близким человеком.

Непонятно только, как все узнали, что произошло? Сам Васька никому не рассказывал, и Володя не рассказывал, и Тая говорит, что никому ни словечка не сказала. А все равно все узнали и только делали вид, что никто ничего не знает.

Пока Васька жил у Марии Николаевны, все о нем очень беспокоились и хлопотали, чтобы определить его в интернат. Всем хотелось пристроить Ваську, но ничего из этого не получилось, потому что в интернате не было места.

А Васька теперь очень хорошо учился и образцово вел себя. Он никому не рассказывал, каково ему живется на новом месте, но видно было, что неплохо. Его часто встречали на улице с малышом в коричневой шубке, подпоясанной красным пояском.

Васька подружился с маленьким Павлушкой с того самого вечера, когда Мария Николаевна впервые привела его к себе домой. Он относился к Павлушке, как к младшему брату: любил его, но держал в строгости, и Павлушке нравилась именно эта братская любовная строгость. Он без разговоров выполнял все Васькины распоряжения. Никто в доме не располагал такой властью — ни бабушка, ни мать, ни отец. А Васька только скажет, как Павлушка готов сделать все: съесть что дают, лечь спать без разговоров, умыться, даже не вздохнув при этом.

Но недолго продолжалась такая тихая жизнь.

Один раз, когда Володя бежал в школу, его остановил Капитон. Он вышел из своей калитки и прохрипел:

— Постой-ка, студент!

Если бы он даже и не позвал, то Володя все равно бы остановился — такой необыкновенный предстал перед ним Капитон. На нем была очень старая, затрепанная стеганка; брюки, которые как будто нарочно сшили из одних заплат; шапка, очень облезлая, с потрескавшимся кожаным верхом; и все это густо заляпано известкой и пятнами разноцветных красок. В руке он держал ведерко, из которого торчали кисти.

— Чего шарики-то растопырил? — удушливо рассмеялся Капитои. — Это мне и самому удивительно, как скоро меня перевоспитали. Васька там как?

— Ничего…

— Пошли, нам по дороге. Я тут временно на строительство пристроился. Маляром. Золотое дело — пролетарии всех стран! Так что Ваське скажи, пусть прекратит, домой пусть вертается. Лупить, скажи, не стану. У нас теперь другая мода пойдет.

— Ладно, скажу, — пообещал Володя, недоверчиво поглядывая на Капитоновы толстые ежовые щеки.