Яков Арсенов - Тринити

— Слушай, ты задолбал! — гневался на него Толкачев. — Я только настроюсь, и сразу прекращать надо! Это же невыгодно! Для заработка мне нужны большие тиражи!

— А мне наоборот, — говорил Варшавский, — маленькие.

И уже потом его совсем осенило свыше.

— А слабо нам напечатать немного денег! — придумал он как-то. — Чисто для себя. Сделать некоммерческий выпуск каких-нибудь черносотенных купюр! Ведь разрешается же самогонщикам гнать мутную не на продажу!

— И все у нас пойдет хорошо, — подыграл ему Артамонов.

— И только потом неожиданно выяснится, что государство выпускает точно такие же купюры, — сказал Макарон.

Затея не прошла. Печатная машина оказалась слишком газетной.

Что касается Артура, то ему с Галкой надо отдать должное — они всегда умудрялись внутри всеобщего рискового и нестабильного масштабного процесса, поддерживаемого на плаву всей общиной, организовывать небольшие рентабельные ручейки.

На фоне постоянной угрозы выселения из «Верхней» за неуплату Галка приглашала к себе море знакомых с родины — в большинстве случаев это были друзья Артура — и, подселив к Макарону на место, предназначавшееся Свете, предоставляла им кров с полупансионом. А потом выставляла счет за постой.

Как только Ренгач справился с «унитазом» и получил Свидетельство о регистрации недвижимого имущества, Варшавский тут же заторговал юридическими адресами по Озерной, 11 А. Он нашел «унитазу» свое излюбленное косвенное применение. Для пытающейся зарегистрироваться сторонней организации удовольствие получить юридический адрес стоило недорого, но при хорошо спланированном потоке можно было делать сносные суммы. Меж партнерами Артур особенно не распространялся об этом, поскольку тема не стоила выеденного оспиной лица Додекаэдра. Дело всплыло, когда всем киоскам в округе глава администрации Беломырин велел вывесить на фронтальной поверхности юридическую привязку к местности. И на всех табличках всех ларьков и торговых палаток в округе закрасовался один и тот же юридический адрес: Озерная, 11 А. Со стороны могло показаться, что сетью павильонов владеет какой-то один хозяин — настолько все вокруг пестрело примелькавшимся адресом.

Если бы «Лишенец» был Карабасом-Барабасом, то благодаря Варшавскому за его владения можно было выдать половину города.

Ткацкая фабрика платила «Лишенцу» за рекламу шерстью в мотках по бартеру — обмен веществ какое-то время был единственным спасительным ходом экономики. Ренгач все эти мотки натужно сбывал кому ни попадя. Нереализованным оставался самый запутанный брак. Артуру удалось поставить себе на службу и это обстоятельство. Он отвозил уплотненную массу перепутанных волокон в психушку, или, как ее называла Галка, в дурку, которая располагалась неподалеку, в поселке Миколино, и там, в этом заведении, куда в былые годы упрятывали политических, кипела работа по распутыванию. И сумасшедшие — а сделать это могли только они — легко и свободно возвращали негожие клубки в исходное положение. Старшей по процессу была назначена Рязанова Ирина. Она, как самая передовая распутывальщица, через администрацию больницы получала больше всех подарков от Галки. Из спасенной шерсти Галка вязала сама и еще нанимала людей, чтобы поставить на поток изделия крупной вязки, и сбрасывала их на рынок.

— Таскаете всякую ворвань! — умилялся над Артуром с Галкой Макарон.

А те не горевали. Из типографских ролевых отходов Варшавский навострился изготавливать бумагу потребительских форматов и сбывал ее в общеобразовательной среде. Потом он пристрастился торговать красящими лентами для принтеров. Он уверял, что делает это не всерьез, а «для галочки», в целях диверсификации бизнеса. Для какой Галочки, было понятно и без Артура.

А когда его важенка села на верстку рекламы в «Лишенце», он организовал ей контракт — пять процентов от вала. Все пожали плечами.

— Так у нее появится неподдельный интерес, — прокомментировал Варшавский свою задумку.

— А что, за оклад ей работать в падлу? — прямо так и спросил Артамонов. — Ведь объем рекламных поступлений не зависит от качества ее верстки.

— Как раз и зависит! — возразил Артур. — На контракте она будет производительнее. Я ее лучше знаю.

— Но она не обработает больше, чем принесут агенты, — поймал его на противоходе Артамонов. — Мы же пашем без процентов!

— Без процентов… — промямлил Варшавский. — Мы — в деле.

— Дебора с Улькой выпестовали газету, но не требуют никаких привилегий, — отстаивал свою точку зрения Артамонов. — А у вас с Галкой какой-то сибирский автономизм получается!

— Да ладно тебе — сибирский автономизм! Не понимаю, какие уж тут привилегии, — двурушничал Артур. — Пять процентов — это не более чем форма. Просто верстка рекламы — работа рутинная, — пытался он произвести перезахоронение мыслей, — и Галке порой хочется послать ее подальше.

— А ради тебя у нее не возникает интереса поработать? — спросил прямее Артамонов.

— Я не могу этого требовать от нее, — признался сам-Артур. — Она имеет право на личную жизнь.

— Нет вопросов, — временно согласился Артамонов. — Но по ситуации с рекламой, которую, заметь, мы добываем сообща, больше уместен оклад. И никакого ее величества здесь не требуется.

Артуру оставалось развести руками. Это означало одно — продолжать заниматься ерундой он вынужден. Вынужден обслуживать мелкие выставочные сборища и таскать по ним издательский комплекс, чтобы дивить народ сиюминутными релизами. Вынужден снимать канитель фестивалей на бытовую камеру и продавать кассеты участникам. Вынужден повесить на баланс личную видеокамеру — чтобы обобществить заработанные на ней копейки. И так далее.

— Зачем ты тащишь в учет малооценку? — спрашивал его Артамонов.

— Пригодится, — тянул Варшавский на дно, как грузило. — Мы ведь пользуемся этим сообща.

— Особенно сообща мы пользуемся твоей бритвой с вибратором, — напомнил ему о прошлом Артамонов.

Потом Артур вообще пошел вширь — затарился с голодухи по гриву акциями РИНАКО.

— Очень ловкий заработок, — сказал он, похлопывая бумажками по руке, как банкнотами. — Через месяц сдам — будет навар.

— Неужели ты думаешь, что Боровой спит и видит, как вернуть тебе вложенное с процентами?! — потешался над Варшавским Артамонов. — Как бы не так. Я знаю одно: лучше нас наши деньги никто не прокрутит!

— Да разве это деньги? — плутал по теме сам-Артур. — Подумаешь, просто купил пару бумажек, попробовать.

— Ну, и как они на зуб? — спросил Артамонов. — Я бы за них ни рубля не дал!

С самого начала в «ренталловской» компании не существовало никакого уровневого несоответствия, из которого бы могли вытечь иерархические проблемы. Может быть, потому, что лидер там больше подразумевался, нежели носил обстоятельный характер. Лидером была сама идея. Хотя внешне за лидера можно было принять и Макарона, и Прорехова. Но пружиной развития был Артамонов. Прорехов специализировался на оперативке. Стоило Артамонову бросить идею, как Прореховым она тут же исполнялась до последнего покашливания. А Макарон был фундаментален — он закреплял, был как заведующий базой — все по полочкам, обстоятельно. Таким был расклад. Остальное шло вприкуску.