Яков Арсенов - Тринити

— Ты что, пятачок! — воссиял Артамонов. — Оно не иначе как прошлого века!

— Сейчас протрем, — сказал Макарон и начал драить этикетку. Действительно, немолодое… Мошнаковский и К, — вчитался аксакал в мутную надпись.

— Да ты что! Не может быть! — запрыгал Артамонов, вырывая бутылку. Мы впилим этот сундук Мошнаку за все свои долги! Надо срочно ехать за ним, принял он решение и велел Прорехову тормознуть с поглощением найденного.

— Да ладно тебе! — с трудом промямлил почти готовый Прорехов.

— Вот тебе и ладно, — сообразил Артамонов. — За этот ящик с Мошнака лимон можно истребовать! Присмотри тут, а я мигом, — велел он Макарону и побежал к машине.

Мошнака доставили к обеду. Хорош же был Капитон Иванович. Он прибыл во всеоружии — пригнал с собой мотоплуг, чтобы перепахивать дно, и прицеп фашин для подстилки. Где только взял?! Как будто всю жизнь занимался пахотой.

Оставив все это хозяйство на краю аллювиальных отложений и напялив на свое тугое седалище цветастые «багамы», Капитон Иванович поспешил на место непосредственного происшествия.

Добежав до Прорехова, он не смог сдержать себя и, вырывая добро из рук первооткрывателя, заголосил.

— Это же самая настоящая фелония! — хулил он Прорехова. — Отдайте мои бутылки!

— А я как сидел, так и пью, — промямлил в ответ Прорехов.

— Вы совершили тягчайшее преступление! — продолжал Капитон Иванович увещевать растлителя.

— У меня есть мысль, и я ее думаю! — нес, что приходило в голову, Прорехов.

Бек долизывал горлышки, а Капитон Иванович — Христом Богом умолял Прорехова оставить недопитое и за каждую нетронутую бутылку обещал по ящику вересковой горькой.

— Нам такие гандикапы ни к чему! — отказался Прорехов. Весь облитый чудесным вином, он пытался размазать по себе упавшие капли и делился соображениями на этот счет: — Здесь есть два плюса, Капитон Иванович, первый — то, что вино — не губная помада и следы от него не надо скрывать, а второй плюс — что не надо чистить майку от пивных пятен. — Видок у Прорехова был не утренний, но все же он принял к сведению обещанные Мошнаком объемы, правда, с условием, что не прекратит лакомиться, пока встречный товар не прибудет на место уговора.

Когда Капитон Иванович притащил из соседнего села обещанный прицеп горькой, в сундуке оставалась недопитой всего одна бутылка вина.

— Эх! — посовестил он Прорехова. — Вы меня разорили! Это ж надо, все выпить за один присест!

— Хватит с вас и одной бутылки! — выплескивал наружу настроение Прорехов.

— Можно было бы озолотиться, — причитал Мошнак. — На Сотби за этот сундук моих предков могли бы состояние отвалить.

— Вот как?! — изумился Прорехов и, тщетно пытаясь насадить на крючок маленького красного мотыля, спросил на полном серьезе: — Значит, не вранье все это насчет вашей фамилии?

— А вы не верили? — упавшим голосом произнес Капитон Иванович.

— Почему же? Верили, — сказал Прорехов и тут же спохватился: — А где вода?

— Утрачена, — сообщил Капитон Иванович, взял сундук, поставил в него пустые бутылки и направился в сторону берега. Добравшись, он завел мотоплуг и, набросав под колеса фашин, принялся перепахивать злачное место. Пахал он до вечера, но так ничего и не обнаружил. Войдя в положение грязного по уши Мошнака, «лишенцы» пригласили его в баню.

— Идемте в преисподнюю, — позвал Капитона Ивановича Макарон. — Пока попаритесь, может, они и проявятся.

— Кто «они»? — спросил Мошнак.

— Сундуки.

— Да нет, остальные, видно, замыло, — с грустью произнес банкир. Что-то, я смотрю, вас как будто меньше стало. — Поводил он глазами по территории.

— Угадали, Артура нет, — сообщил Артамонов.

— И где же он? — поинтересовался Мошнак, словно имел с ним свои особые тайные правоотношения.

— Артамонов отнес его на себестоимость, — сказал аксакал. — В затраты.

— Не иначе как уехал? — почти догадался Капитон Иванович.

— Жизнь смыла на вторичные рынки, — поделился тайной Артамонов.

— К педикам, что ли?

— Что-то в этом роде, — сказал Артамонов. — Волной колбасной эмиграции…

— Ну и где он сейчас? — уже серьезно спросил Капитон Иванович.

— В каком-нибудь отстойнике выправляют статус беженцев, — допустил Артамонов. — Сидят и пишут в анкете, что им не дали развиться в агентов по распространению «Herbolife».

— А через посольство вы не пробовали его искать? — проявил смекалку Мошнак.

— Мы не собираемся за ним бегать, — сказал Артамонов. — Пусть отдыхает.

— Вы не собираетесь, это понятно, — удивленно произнес банкир. — Но на кредитном договоре стоит его подпись.

— Что верно, то верно, — согласился Макарон. — Тут ничего не попишешь.

— Хороша банька, — похлопывал себя под мышками Прорехов, вымазанный сажей и весь в рыбной чешуе, — и веники свежие, и пар натуральный, но жарко, очень жарко! — Он поскреб себя мыльницей по животу и продолжил: — Все честь по чести — и пиво подносят вовремя, и простыни, и таранку, но жарко, очень жарко!

— Все серьезные вопросы испокон веку решались через парилку, — заметил аксакал.

— Если не через циклонную топку, — обусловил реплику квелый Прорехов. Как, например, в случае с Лазо.

— А почему именно в бане решаются все серьезные вопросы! — спросил Артамонов у Мошнака. — Как вы думаете, Капитон Иваныч?

— Голый человек не так агрессивен, как разодетый, — легко поддержал беседу банкир. — Это доказано науками. Если бы «стрелки» проходили в банях, то для выхода из сложных финансовых тупиков не требовалось бы столько туловищ.

— Вы намекаете, что ли? — спросил Артамонов.

— Да нет, это я так, к слову, — спохватился Капитон Иванович. — С вами у меня разговор иной будет. Доверительный.

— И выборы тогда тоже надо проводить в помывочной, — завершил разминку Макарон. — Для спокойствия.

— Продайте эту идею товарищу Виктору Антоновичу, — предложил Мошнак.

— Хорошо бы все наши разговоры кодифицировать, — предложил перестраховаться Макарон. — Пространство наверняка прослушивается.

— Наши тексты никто не поймет, — успокоил его Прорехов. — Разве что инопланетяне.

— Перво-наперво, во время избирательной кампании следует спросить у Платьева, где он был во время путча, — напомнил о повестке дня Артамонов. Почему он оставил народ один на один с безвестием!?

— Сообщу вам по секрету, — занес кусок текста над головами собеседников Мошнак, — но не для печати, — предупредил Капитон Иванович. — Все подчиненные зовут Платьева «куль с говном». За то, что не вышиб из центра ни одного трансферта.

— Если при разговоре с электоратом мы будем употреблять словечки типа «трансферт», то прочмокаем все выборы, — посоветовал Прорехов. — Население вообще не явится к урнам. В такие сталийные дни следует быть несколько приземленнее.